Так получилось, что идейно-политический бестселлер "Путин. Его идеология" (Чадаев А. Путин. Его идеология. — М.: Издательство "Европа", 2006), мне подарили на лекции философа Александра Пятигорского о мифологии. После философического мероприятия идеи Алексея Чадаева воспринимались с соответствующим настроением.
Любой миф, любая идеология базируется на знаково-символической системе, в которой безусловно, существуют главные и второстепенные символы и знаки. Иногда ключевые символы, смысл книги понятны через символику обложки. Не исключение книга А.Чадаева. Фон — бело-желто-черные полосы, внизу — средневековый знаменосец в латах на коне, вверху вырез-стрелка открывает взгляд В.В.Путина. Стрелка, соответствующая ходу движения всадника, направлена в сторону названия издательства — "Европа". "Его идеология" — надпись по желтой полосе; имя и фамилия автора работы скромно позади всадника.
Что обозначают знаки? Достаточно сказать, что бело — желто — черные полосы с подсказкой "знаменосца" — это символика дореволюционного имперского флага, во многом похожая на германские символы, но и движение в сторону "Европы". По сути, "Его идеология", идеология президента Путина — в этом флаге, в имперской идеологии дореволюционной эпохи. Текст книги оказывается лишь комментарием к символам обложки, иногда удачный, иногда не очень. Вероятно, для партийных деятелей это действительно может быть "первая попытка разбора идеологии Президента Путина", и они всерьез воспримут и другие строки аннотации: "Рекомендуется для систем партийной работы", и т.д. В конце концов, элита прекрасно перенимает даже увлечение теннисом или горными лыжами знаменосцев, и если доказать, что идеи, описанные в книге — президентские, безусловно их просто необходимо изучать. Это дорога в историю, это дорога в современный миф и комфортное существование.
Главный вопрос — что понимать под идеологией, или какой идеологический уровень фиксировать, ведь при изучении "идеологии вождей" любой их чих можно выдать за новое слово, и история дворцовых летописцев дает тому множество примеров. Чадаеву удается варьировать здесь в довольно широких пределах, нам же ничего не остается, как обратиться к символическому восприятию идеологии, а критерием ее считать наличие символики не только слов, но и значимых дел, память о которых останется в веках, или хотя бы десятилетиях. В сознании не должны оставаться лишь пустые слова (вспоминаются примеры из работы Пятигорского и Мамардашвили "Символ и сознание").
Вернемся к дореволюционно — имперским символам обложки книги, которые не совсем соответствуют утверждению (с.17): "Доктрина Путина в том виде, как она существует сейчас, появилась гораздо позже, чем сам Путин занял пост президента. В 1999 году он просто наводил порядок: он и говорил о себе как о президенте, спасающем Россию от катастроф и распада, стремящемся к стабильности. В 2003 году возникло ощущение, что ему это удалось и не удалось одновременно… В этом году изменился характер политики, и это потребовало изменения методологии ее реализации. Появилась доктрина Путина".
На самом деле "наведение порядка" — это также проявление идеологии, внешнее проявление смысла, раскрытие которого публицисты обходят, как могут. Ограничимся утверждением, что бело-желто-черное имперское знамя с соответствующей идеологией наведения порядка (кстати, по Пятигорскому идеология — это, прежде всего, мироощущение) поднял еще Ельцин, возродивший символику двуглавого орла как противовес коммунистическому серпу и молоту. Путин же легитимировал возвращение символики советского текста в идеологию (социальные нацпроекты — отсюда же), однако имперская символика (и идеология, на ней базирующаяся) продолжает доминировать, а идеология Путина — лишь символическое продолжение неравновесной смеси символики ельцинской и советской эпохи. Вопрос в эффективности проведения идеологии в жизнь. В книге много говорится об идеи стабильности, "вертикали власти", однако суть современной стабильности на основе "вертикали" — в движении под тем же имперским флагом. Основное внимание — инструментарию, доктрине Путина ("Доктрина — это развернутый метод. В качестве метода она не может указывать цель"). При внимательном прочтении возникают вопросы, ответ на который отчасти есть в тексте. Может быть, цели не столь велики, потому и методы, доктрины соответствующие? Возможно, из-за кризиса целей появляется и кризис институтов? Тот же безграничный идеал комфорта — благо или зло? Работа Алексея Чадаева — хорошее зеркало эпохи.
Знаково-символическая сфера доктрин, документов, посланий президента Федеральному Собранию и прочие онаученные вещи "сверху" в книге хорошо исследованы, в отличие от ситуации знаково-символической сферы "снизу". Для того чтобы изучить идеологию Путина, Чадаеву просто необходимо было "снизойти" к символике масс и площадей, символике оппозиции. Ясно, что Путин хочет знать, что думают россияне, но они и без его вопросов не безмолвствуют. Идеология включает не только идеи, высказанные "сверху", но и поддержанные "снизу", любая "односторонность" делает идеологию половинчатой, неполноценной.
Чтобы герою — государственному деятелю попасть в историю, претендовать на наличие своей эффективной идеологии, важны не столько слова, сколько дела для народа, успешно осуществленные в связи с идеологической концепцией. Естественно, можно утверждать, что Путин долгое время не высказывал своих глубинных мыслей (что и пытается сделать автор), но тем хуже для "Путина. Его идеологии". "Оказывается, — пишет А.Чадаев, — что любой сильный тезис, высказанный публично, гораздо труднее защищать, чем тот, который замаскирован общими словами и ничего не значащими выражениями" (с.34). — Безусловно. Но почему отсюда следует, что "Путин вынужден использовать стратегию слабого"? Если бы, к примеру, Черчилль боялся высказывать свои мысли публично и "использовал стратегию слабого", не известно, как сложилась бы судьба мира во Вторую мировую войну.
Чадаеву явно не достает "эмпирической базы" и времени, для проверки "найденной" идеологии практикой, причем на уровне дел, которые действительно остаются в истории на века, а не на уровне прокламаций и частей книги о "Суверенитете" (часть 1) и "Демократии" (часть 2), без этих частей не существует ни одно современное государство, но ничего особенного в российской истории последних лет здесь не происходило. Является ли "стабильность", замеченная Чадаевым, архипозитивным фактором? Впрочем, могло быть и хуже. Даже методы путинского антитеррора (особая тема в книге, и справедливо) — не новость для XXI века.
Путину не хватает символичных созидательных дел, и эта проблема не достаточно отражена в книге. Иногда Путина оправдывают ограниченными ресурсами, но сказать, что скажем, у Петра Первого или Сталина было ресурсов больше — не верно. Власти там угрожали опасности не лучше современного электорального цикла. Зато остался Санкт-Петербург, осталась победа в Великой Отечественной войне. Эпоха Хрущева — другая символика: Гагарин, "Кузькина мать" в ООН, Карибский кризис и кукуруза, наконец, XX съезд. Какие символы-дела, узловые "метки" идеологии, лозунги у эпохи Путина, — вот в чем вопрос.
Вопрос, насколько волнует россиян появление новых институтов, более чем спорный. Идеология "сверху", институциализирующаяся в различных новых формах, безусловно, интересна для людей, вошедших, например, в Общественную палату, которую А.Чадаев, сам член данной структуры, называет в книге "субститутом дворянского собрания в обществе без аристократии". Для элиты, безусловно, интересен процесс построения "вертикали власти", смены губернаторов, партийной структуры и т.д., чему в книге уделено слишком много внимания. Однако не велика цена идеи в современном мире, если она не "овладевает массами". Часть 3 "Качество жизни" посвящена в основном национальным проектам (образование, здоровье, жилье), это символическая политика "сверху", насколько она будет поддержана "снизу" — покажет время.
По действующей Конституции РФ (статья 13) "Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной". Для народа, с его мифолого-символическим сознанием (вспоминается лекция Пятигорского), некий русский Геракл, или Владимир Красное Солнышко, который совершит 10 подвигов, прославит Русь, поведет народ под своим знаменем и освободит от всяких гидр и напастей, — наглядная идеология. Путин как объединяющий символ, к которому в период нестабильности обращаются чаяния народные — безусловно, источник идей, но существует вопрос их качества.
Алексей Чадаев силен в логическом анализе, и справедливо обращается к символическим метафорам. Причем в книге ключевая символика РФ раскрывается в главе "Украинский казус: источник власти":
"…Базовая власть в России — это не Путин, а маленький черный чемоданчик, который за ним носят верные присяге офицеры. Наверное, на языке московской монархии он бы назывался собственно державой — символ мира, удерживаемого в длани правителя" (с. 55). Это то, что стоит подчеркнуть, квинтэссенция книги, не раскрытая, но высказанная. И главное здесь не "чемоданчик", а отечественная монархическая метафора с ее символикой "державности", "верности", и "мировых" амбиций. Все остальные рациональные рассуждения об идеологии Путина можно разместить в русле этой "имперской" идеологии по дореволюционным образцам (даже демократию, которую Пятигорский на лекции назвал не опасным мифом, но вспомним генезис — рабовладельческую демократию).
Кстати, сложно согласиться с автором, что Путин мастер создавать новые институты, в отличие от Ельцина. Первый глава РФ начал с разгона Верховного Совета и учреждения Государственной Думы (опять-таки "нового" института, но аналога дореволюционного). Назвать принципиально новым путинское движение к назначению глав регионов (как и делалось до революции) также сложно, несмотря на некие демократические изыски, связанные с выборами на уровне региональных законодателей, которых глава государства также может разогнать. Не сеть ли это строительство "самодержавия"? Но не деспотии, а потому традиционная "преемническая" передача власти от Путина к X, также возможна, как и от Ельцина к Путину. Что касается речей Путина, обращенных к элите, на которые в основном и опирается рассматриваемое исследование идеологии, то Россия видела не менее выдающиеся образцы на уровне императоров и генсеков. Вопрос, повторюсь, в проверке практикой, в противном случае анализ неосуществимых идей превращается в "тень тени", фантазию, гротеск, шутку.
Александр Пятигорский упоминал о марксизме как могучем мифе 20 века. Алексей Чадаев рассказал о некой идеологии Путина, однако вероятность превращения ее в великий "путинизм", который завоюет мир, прямо скажем, мала. Впрочем, в книге в основном говорится о сохранении реального суверенитета России перед лицом внешней угрозы, а нужна ли для этого идеологическая экспансия? Глеб Павловский пишет в предисловии к книге о наличии идеи "комфортного для населения суверенитета", а Алексей Чадаев идею суверенитета расписывает на более чем 20 страницах. Но можно ли объяснить, почему ни в эпоху Ельцина, ни в эпоху Путина, россияне в буквальном смысле "не празднуют" 12 июня — день подписания Декларации о суверенитете. Почему, несмотря на целую часть в книге о роли демократии в идеологии Путина, отношение к ней весьма неоднозначное, и в соцопросах выявляется скорее тяга к лидеру — "царю", чем к лидеру — "демократу"? Идеология власти (о ней, по сути, и написана книга) — не идеология в полном смысле слова, это скорее проект идеологии "сверху", и возможно, учтя существенную роль идеологической составляющей "снизу", и получив идеологическую модель "сверху и снизу", которая отличается от разговоров в пользу бедных, следующая книга в данном направлении будет более успешной и рассчитанной на более "массовое" позитивное восприятие.
