Послание Елены Чудиновой из Нижней Нормандии в родные палестины меня премного огорчило. Но не потому, что его автор так горячо меня бранит, в конце концов, брань на вороту не виснет. А потому, во-первых, что из этой, по верному определению самой писательницы, «коллекции нелепостей и курьезов» видно, что дискутировать с ее, так сказать, «собирателем» бессмысленно.
Когда мой оппонент, обиженно надув губы, заявляет: «Знаю ссылку на источник про мародерство Каховского, но из вредности ни за что ее не укажу», — это стилистика ссоры в детской песочнице, а не серьезной дискуссии. Когда она «на голубом глазу» уверяет, что якобы неопровержимо доказала наличие рабства только у дворовых, в то время как я, не делая тайны из своих источников, демонстрирую «со стеклянной ясностью», что оно распространялось на всех крепостных, — приходиться усомниться в способности Елены Петровны адекватно воспринимать чужие тексты. А уж то, что она написала о «тоталитарном изоляционизме» декабристов, и вовсе находится за рамками вменяемого обсуждения — как спорить без четко сформулированных аргументов противоположной стороны?
Во-вторых, и это главное, Чудинова, по сути, говорит, что совместная работа таких, как она (ностальгически-романтических монархистов) с такими, как я (национал-демократами) невозможна. К сожалению, так думает не только она, это вообще характерная позиция ее единомышленников (они почему-то очень нервничают, когда их припирают к стенке). Я же мыслю совершенно иначе: да, наши представления о прошлом России принципиально несхожи, будем о них спорить; но куда важнее наши проекты ее будущего и наши предложения по сегодняшней повестке дня. Мне казалось, что здесь у нас с Чудиновой нет особых противоречий (или я ее неправильно понял, и она — сторонница восстановления сословного общества, а не создания русского национального государства?). Поэтому, если она напишет толковую статью о современности без ретроспективных всхлипываний по поводу «государя Николая Павловича» (о коем ни один большой русский писатель не сказал после его смерти доброго слова, напомню только тютчевское: «Не Богу ты служил, и не России / Служил лишь суете своей / И все дела твои, и добрые и злые — / Всё было ложь в тебе, всё призраки пустые: / Ты был не царь, а лицедей»), «Вопросы национализма» с удовольствием ее опубликуют.
Ниже я привожу текст моей полемики с Чудиновой в «Вопросах национализма» (№ 2), на который она, собственно и ополчилась, чтобы читатель имел возможность сам убедиться, как Елена Петровна уходит от содержательной полемики и подменяет ее набором патетических восклицаний — манера излюбленная и чрезвычайно комфортная для милых дам даже, если они писательницы.
***
По поводу статьи Елены Чудиновой
Признаюсь, я принадлежу к давним поклонникам литературного и публицистического дара Елены Чудиновой. Поэтому для меня весьма лестно, что она откликнулась (хотя и критически) на мою статью о дворянстве. Приятно мне и то, что в отличие от других моих оппонентов-элитофилов (для которых что североамериканские негры, что русские крестьяне — одинаково презренны) автор «Мечети Парижской Богоматери» по поводу факта существования в России крепостного права искренне печалится (правда, дворянство она все равно величает «лучшим сословием», что свидетельствует о нечуждости ей элитофильского социального расизма). Это настраивает на спокойную и уважительную дискуссию.
Другое дело, что спорить особенно не о чем, аргументация Елены Петровны мне представляется совершенно неубедительной и основанной, главным образом, на эмоциях (пусть и патриотических), а не на умозаключениях и фактах. Чего стоит филиппика в адрес П. Г. Каховского, который якобы мародерствовал в Москве в 1812 г. (ему тогда было 15 лет, нигде таких сведений мне не попадалось, откуда их почерпнула Чудинова — загадка!) и которого нельзя цитировать, ибо он убил гр. М. А. Милорадовича. По такой логике из русской истории надо бы исключить героя Чесмы гр. А. Г. Орлова (одного из убийц Петра III) и героя Прейсиш-Эйлау гр. Л. Л. Беннигсена (одного из убийц Павла I). Это, конечно, частность, но частность очень характерная для стиля моего уважаемого критика. Главное же в том, что заглавие ее статьи не слишком коррелируется с текстом последней. Да, крепостное право используется в качестве либерального мифа, но само оно — вполне очевидная, документированная историческая реальность, и Чудинова ничем не доказывает его мифологичность.
Неизбежные для апологетов дореволюционной России восклицания: «А на Западе и не такое было!» и ссылки на ужасы английско-диккенсовских работных дома не делают ужасы крепостничества иллюзорными. У них было свое социальное зло, у нас — свое. Глупо выяснять, какое хуже. «Оба хуже». Но в контексте темы важно то, что англичане со своим злом справились успешно (кроме того, его масштабы были несравнимо меньшими; даже по тенденциозному Марксу получается, что пауперы в Британии XIX в. составляли не более 6 % населения, в работных же домах находилось их меньшая половина), а мы со своим — справились плохо (при том, что это был центральный вопрос русской жизни первой половины того же столетия, даже перед реформой 1861 г. крепостных числилось почти 35 %). В результате: английское нациостроительство победно завершилось, а русское — катастрофически и кроваво сорвалось. И вина за это, прежде всего, лежит на русской элите, костяком которой было дворянство. Не понимаю, что можно против этого возразить.
Неужели то, что дворяне торговали только дворовыми людьми, а крестьянами нет? Даже если бы это было правдой, утешение слабое. Но это неправда. Удивительно, что Чудинова, историк по базовому образованию, моя однокашница (но более раннего выпуска) по истфаку МГПИ, с гордостью подчеркивающая, что она — ученица В. Б. Кобрина (я — ученик А. Г. Кузьмина), забыла то, что положено знать не только по вузовской, но и по школьной программе. В любом классическом курсе русской истории — В. О. Ключевского, С. Ф. Платонова, А. А. Корнилова — о помещичьей торговле именно крестьянами говорится четко и недвусмысленно. Елена Петровна цитирует гр. А. К. Толстого, А. А. Ахматову, но лучше бы она, ближе к теме, вспомнила хрестоматийные «Мертвые души»: Чичиков там покупает не мертвых дворовых, а мертвых крестьян. Ну, и чтобы «закрыть вопрос», процитирую новейшее научное исследование, основанное на дотошном изучении законодательства Российской империи: «Крестьяне и дворовые люди являлись <…> частью недвижимой собственности помещика <…> Помещик имел право продавать и покупать крестьян, закладывать их, переселять в другие имения. И хотя в начале XIX в. была запрещена продажа крепостных людей на ярмарках и торгах лично и без земли (де-факто это продолжало происходить, о чем есть многочисленные свидетельства, — С.С.), не разрешалось публиковать в газетах сведения о продаже крепостных, это не меняло существа дела. «Перекрепление» крестьян от одного владельца к другому совершалось на основании общих правил о переходе «частной собственности» лишь с соблюдением некоторых ограничений. <…> Перевод крестьян во двор или дворовых людей на пашню, изменение их повинностей зависит от усмотрения владельца» (Иванова Н. А., Желтова В. П. Сословное общество Российской империи (XVIII — начало XX века). М.: Новый хронограф, 2010. С. 571).
Странно читать о том, что во всех наших бедах виновата Орда (от стояния на Угре до Петра I прошло более двухсот лет), о том, что у Петра не было времени для более эволюционных реформ (да, шла Северная война, но кто ее затеял?). Видимо, не хватало времени и у Алексея Михайловича с Никоном, когда они затеяли церковную реформу; большевики и их подпевалы тоже любят ссылаться на нехватку времени для оправдания своих варфоломеевских ночей, — похоже, у правящей верхушки в России хроническая хроноболезнь…
Смешно и грустно читать о «превосходной системе образования» в императорской России. При Александре II доля государства в финансировании народного образования составляла 11 %, только в 1914 г. удалось перейти к всеобщему начальному образованию, перед революцией лишь треть русского населения была грамотной. Чудинова, конечно, не помнит исполненную ревности к народному просвещению резолюцию Александра III по поводу крестьянского юноши Ананьева: «Это-то и ужасно, мужик, а тоже лезет в гимназию». «Социальные лифты» империи социальную напряженность нимало не снижали, ибо ими могли воспользоваться лишь очень немногие, а положение оставшегося «внизу» подавляющего большинства уж слишком диссонировало с положением «верхов». Как-то даже неудобно объяснять, что солдаты, поднявшие на штыки своих офицеров в 1917 г., совсем недавно держали в руках вилы, что массовое дезертирство в том же году было, главным образом, обусловлено тем, что армия состояла в основном из крестьян, боявшихся опоздать домой к переделу земли.
Чудинова видит в совместной борьбе крестьян и дворян против большевиков что-то мистическое. Но этому есть очень простое объяснение. Сначала, получив от новой власти декреты о земле и мире, крестьяне ее поддерживали. Позже, испытав прелести продразверстки, стали ей сопротивляться. Но, когда белые пытались восстанавливать старорежимные порядки, они снова переходили на сторону красных (см. хотя бы мощнейшую партизанскую войну сибирских крестьян против Колчака), те хотя бы землю, самовольно захваченную крестьянами во время «черного передела», не отнимали. Не будь «аграрного вопроса», так и не решенного элитой царской России, никакой «инородческий интернационал» не смог бы захватить в ней власть.
Елена Чудинова считает, что проблема крепостного права — это проблема «хороших и плохих» дворян. Я же думаю, что дело в «плохой» системе крепостничества, в которой даже «хорошие люди» (например, Пушкин, имевший в Михайловском крепостной гарем) оставались социально «плохими». Мой уважаемый оппонент (как и многие другие ностальгируюшие по петербургской империи) полагает, что эта система была объективно-вынужденной геополитическими обстоятельствами. Я же подозреваю, что «геополитический аргумент» — отмазка для сословно-классового эгоизма «благородного сословия». Ни Семилетняя война, ни войны с республиканской и наполеоновской Франции, ни подавление Венгерской революции не были продиктованы геополитической необходимостью, их причиной явилась геополитическая утопия «похищения Европы» (В. Л. Цымбурский), в осуществление которой вложили столько сил, средств и крови, что их с избытком хватило бы на нормальное обустройство постоянно истощаемой Центральной России.
Не то чтобы русская дореволюционная элита была «плохонькой», она дала России много выдающихся (и даже великих) людей, но как организатор нациостроительства она, к сожалению, оказалась недостаточно хороша, это факт. Самое ужасное, что нынешняя элита РФ, не имея никаких достоинств былого дворянства, воспроизводит в утрированном виде все его пороки (ну, разве крепостничество пока отсутствует, но в нем просто сегодня нет нужды, а так бы непременно его учредили). Поэтому и есть смысл напомнить о том, к чему привела безответственность элиты тогда.
Я никого не призываю каяться, а лишь призываю трезво извлечь уроки из нашего прошлого, не приукрашенного и не романтизированного, как предпочитает его видеть эстетически-идеализирующий глаз нашей талантливой писательницы. «Россия, которую мы потеряли» — это не потерянный рай, нам некуда возвращаться. Нам надо идти вперед — к русскому национальному государству, которого еще не было в нашем прошлом, но которое должно быть в нашем будущем. Надеюсь, что, несмотря не историографические разногласия, по проблемам актуальной современности у Елены Чудиновой со мной нет принципиальных противоречий.
