Фугас, унесший жизнь президента Чечни, породил взрывную волну усилий московских политологов по поиску новой формулы «чеченского счастья». Дежурная фраза о том, что «смерть Ахмада Кадырова воскресила старые проблемы» замелькала в СМИ. Но сегодня главный вопрос состоит не в том, кто персонально станет преемником погибшего президента Чечни. Важно понять, какой будет долгосрочная стратегия российских властей по решению чеченской проблемы. Вне зависимости от выбранной политической модели важнейшей задачей в Чечне является восстановление мирной социо-культурной среды и нормальной социально-экономической инфраструктуры. Это и есть основной смысл урегулирования в долгосрочной перспективе: на уровне бытовых практик война должна уступить миру.
Разноголосица оценок и мнений среди экспертного сообщества, российских политиков и представителей чеченской диаспоры выявила весь набор «быстрых решений» чеченской проблемы. От радикальных требований введения на территории Чечни чрезвычайного положения и прямого правления Москвы в духе генерал-губернатора до более взвешенных оценок: перехода к парламентской республике или пожеланий по восстановлению традиционных институтов, например, «учредить совет старейшин». И, разумеется, не обошлось без пламенных призывов к незамедлительным переговорам с «непримиримыми» в лице «эмира» Аслана Масхадова.
Сюда же следует отнести попытки девальвировать Конституцию Чечни: либо из сугубо демократических побуждений, либо из соображений практического свойства, например, в целях воспроизведения в Чечне «азербайджанского сценария» передачи власти. Напомним, что 13 мая госсовет республики обратился к Владимиру Путину с просьбой «оказать содействие» с тем, чтобы в выборах смог участвовать сын покойного Кадырова Рамзан. Однако глава Центризбиркома довольно жестко высказался по вопросу возможного изменения конституции Чечни. Александр Вешняков заявил, что »конституцию Чечни в настоящее время изменить невозможно», поскольку это »вопрос субъекта РФ, а не президента РФ, который поставлен в правовые рамки».
Дело не только в общеизвестном пристрастии политика Путина к соблюдению юридических норм и правовых рамок. Надо понимать, что принятая Конституция Чечни позволила зафиксировать достигнутую военно-политическую победу России. Поэтому всякая «фривольность» по отношению к принятой чеченской Конституции — это явная попытка поставить под сомнение не только всю политику Кремля по отношению к Чечне за последние четыре года, но и легитимность основ власти самого Путина. Разумеется, это не закрывает путей для внесения поправок в действующую чеченскую Конституцию, но это может быть сделано только правовым путем.
Для самого народа Чечни принятие Конституции означало отчетливый выбор между двумя основными проектами — националистическим и исламским. Чуть ли не девять взрослых жителей Чечни из десяти (практически одни лишь этнические чеченцы!), недвусмысленно продемонстрировали свое отрицание идеи исламизма войны, который представляют Масхадов и Басаев. Поскольку этот управлемый извне проект означает только продолжение вооруженного сопротивления, иначе говоря, кровавую войну до последнего чеченца.
Поэтому за призывами к переговорам с «незаменимым» Масхадовым стоит тень безоговорочного ультиматума внешних сил, собирающихся распоряжаться территорией Чечни без ведома самих чеченцев. В этом проекте обустройством жизни чеченского народа пренебрегается ради осуществления глобальных схем транспортных и энергетических коридоров или утопии надмирного Халифата. Вот почему эффективность переговоров с «самопровозглашенным эмиром Чечни» сравнима только с попытками вести диалог с ушастым Микки-Маусом, а не реальными продюссерами диснеевской студии!
С другой стороны, новая чеченская война, еще более яростная и кровавая, означала бы уже просто непоправимые потери среди молодых мужчин чеченского этноса. Этот осязаемый фактор и общая усталость населения республики от войны привели к тому, что националисты, представленные бывшими участниками сепаратистского движения 90-х годов, стали группироваться вокруг федерального центра. И центром такой консолидации стала во многом противоречивая фигура Кадырова.
Однако Ахмад Кадыров не просто пытался противопоставить национальную идею исламизму, но и стремился объединить многотейповую Чечню в единую нацию. В какой-то мере, подобно Бисмарку, он зачастую действовал сходными методами — «железом и кровью», консолидируя ведущие чеченские субэтносы. Но смерть Кадырова отнюдь не означает прекращение объективного процесса консолидации чеченцев как нации. Оно вызвано стремлением возврата чеченцев на их родную землю и ее мирного обустройства в рамках традиционного национального бытия. По осознанию самих чеченцев, мирный процесс может быть осуществлен только при поддержке России, но на основе усилий самих чеченцев.
Этот процесс не только не противоречит «интересам сохранения Чечни в составе Российской Федерации», но просто необходим для воссоздания полноценного субъекта федеративных отношений. Здесь важно не заболтать дело построения чеченской государственности. Поскольку вся эта информационная пена симулякров в духе »Кадыризация чеченизации» или »коллективного Кадырова» пришла из негодного арсенала «политтехнологических страусов». Пришло время заняться реальной политикой. Хотя бы потому, что очередной теракт насильно возвращает болезненную проблему в повестку дня из столь любимого политтехнологами «информационного ничтожества».
Ничтожным оказался как раз политтехнологический подход к решению чечнского вопроса в виде последовательного «ухода от проблемы». Смерть Кадырова продемонстрировала несостоятельность и другого однобокого подхода к вопросам Чечни — военно-бюрократического. До сих пор борьба с «инфраструктурой террора» в Чечне понимается как ликвидация одной бюрократической машиной другой, как бы противостоящей ей в виде лагерей подготовки, баз хранения и финансовых потоков. Ближневосточный опыт уже показал, каким бесконечным может стать тупик спецопераций.
Здесь следует обратиться к опыту отечественной истории. Прекращение Тамбовского крестьянского восстания было связано не только с запредельным насилием военных спецоперациий и «зачисток». (Напомним, что специальным постановлением Политбюро М.Тухачевский был даже отозван с Тамбовщины за проявленную жестокость). Попавшие в жернова войны между Красной Армией и антоновцами основные слои крестьянства, вначале активно помогавшие восставшим, впоследствии стали соблюдать нейтралитет. В донесении тех лет говорится, что »крестьяне желают прежде всего, чтобы их оставили в покое для хозяйственной работы. Но они чрезвычайно отзывчивы на всякие проявления надлежащей заботливости со стороны соворганов относительно их хозяйства».
В отличие от восставших, могущих предложить населению только войну и смерть, центральные власти стали активно содействовать налаживанию нормальной жизни. Тем самым на уровне бытовых практик власть привлекала к себе домохозяйства, заинтересованные в сохранении и преумножении своей собственности. Эта помощь со стороны власти была предоставлена, как правило, в натуральной форме: выделение мобилизованных для работы в сельском хозяйстве, при вспашке земли. Но никак не выделением средств из бюджета Советской республики на восстановление и выплаты, употребляемые на местах для закупки оружия.
Такой исторический опыт должен быть учтен сегодня в новой трехлетней программе восстановления Чечни, где должно быть уменьшено количество объектов, финансируемых из федерального бюджета. Поскольку средств на восстановление Чечни, уже выделенных ранее, хватило бы на трехкратное восстановление республики, если бы в смете на восстановление, например, трансформаторной подстанции не было бы отдельной строкой заложено средств на ее подрыв. Справедливо мнение экспертов считающих, что «активное финансирование Чечни лишь дестабилизирует ситуацию в республике, так как появляются группы, заинтересованные в контроле над этими потоками и сохранении ситуации, при которой Чечню придется восстанавливать вечно».
Сегодня каждое воссозданное здание на территории Чечни должен иметь конкретного хозяина из числа местных жителей — собственников, которые будут заинтересованы в сохранении этой собственности. Тем самым разрушение объекта инфраструктуры повлечет за собой не урон для безликого федерального бюджета, а будет ущемлением имущественных интересов того или иного тейпа или авторитетного бизнесмена. Поскольку опыты всех кавказких кампаний показывают, что чеченцы более чувствительны к имущественным, чем даже людским потерям.
Речь идет об изменении всего характера и направленности конфликта на территории Чечни. От религиозного («воины ислама против неверных») и национального («чеченские комбатанты против русских федералов») противостояния следует перейти к социальному и этическому конфликту. Основными врагами должны стать маргинализованные «отморозки», мешающие большинству населения нормально жить и богатеть. Власть должна создавать условия для самореализации трудовой мечты «дома-полная чаша». Понятного массам традиционного идеала, выраженного в известной фразе: «Баранов- в стойло, холодильник в дом!»
Ведение обширного домохозяйства требует значительных трудозатрат и времени, поэтому представляет собой эффективный способ социального контроля и кроме того создает рабочие места для местного населения. При этом следует поощрять перераспределение конфискованного имущества террористов и членов их семей с целью формирования эффективных собственников, лояльных власти. При формировании слоя трудовых собственников нельзя уклониться от решения проблемы «чеченских олигархов» — людей, составивших свое состояние на войне и псевдо-восстановительных работах. Сюда примыкает и этическая составляющая конфликта между чеченцами, пережившими ужас и лишения войны на местах, и теми, кто «жировал в дорогих ресторанах мегаполиса», отделываясь подачками родне или даже взносами боевикам.
Речь идет о трудной, но назревшей проблеме социальной ответственности перед исторической родиной у чеченской диаспоры, особенно в крупных городах России. Например, «московские чеченцы», делающие скоропалительные политические зявления о способностях скоробогачей облагодетельствовать Чечню, могут столкнуться с предвыборной необходимостью контролирующих органов проверить размеры и праведность их накопленного капитала. Речь, разумеется, не идет о масштабном перераспределении имущества чеченской диаспоры силами правоохранительных органов. Скорее, следует говорить о добровольном вкладе во внебюджетный фонд восстановления Чечни из которого будут финансироваться восстановление объектов инфраструктуры и малого бизнеса.
Сознательность такого «поворота лицом к Родине» может быть подкреплена известными практиками проверки и лишения лицензий в течение одних суток по закону о противодействии терроризму. Образцом для этих действий может послужить недавнее дело Содбизнесбанка, по данным СМИ, связанного с группой Джабраиловых. Здесь важное значение имеет деконструкция образа «московского дядюшки, заработавшего на авизо и восстановлении», а теперь живущего в Москве и чуть ли не открывающего у Путина дверь ногой. Не криминальная, а трудовая карьера должна стать приоритетной у чеченцев и этого нельзя добиться без «закрепощения чеченских элит», без перенесения сферы их бизнес-интересов непосредственно на территорию Чечни.
Без продуманной политики социального контроля место заполняется негативными социальными практиками. Сюда следует отнести наркотизацию населения Чечни (по данным СМИ потребление наркотиков в Чечне за годы войны возросло в пять-десять раз), а также стихийный «экспорт агрессии» в регионы России. При попустительстве прежнего правящего класса осуществлялось бесконтрольное перемещение безработных деклассированных мужчин из воюющего кавказского региона, создающих в российских городах полукриминальные диаспоры.
С разгромом внешнего канала финансирования боевиков сегодня именно эта сетевая структура стала основным каналом финансово-материального и кадрового снабжения «непримиримых». Пришло время свернуть такую сеть, направив энергию диаспор непосредственно на решение внутренних экономических проблем Чечни. Кроме того, следует учитывать общественный резонанс такого поворота в российском обществе, 60% которого по данным социологов выступает за осуществление контроля над деятельностью кавказских диаспор.
По недавнему заявлению в Грозном Германа Грефа, Москва готова давать деньги только на восстановление ключевых объектов, а всё остальное как раз могло быть осуществлено с помощью чеченского частного бизнеса. Глава Счетной палаты Сергей Степашин также высказался за разработку жесткой инвестиционной программы в Чечне, чтобы снять в республике «фактор социальной напряженности и нестабильности». По его данным, в Чечне в настоящее время насчитывается около 400 тыс. безработных. Однако, исходя из данных по последней переписи и половозрастном составе населения Чечни, речь прежде всего идет о создании 100-130 тыс. рабочих мест для мужчин.
В целях уменьшения нестабильности следует предусмотреть вариант фрагментации чеченского общества. Часть мужчин, имеющих опыт обращения с оружием, могла быть принята в увеличенный штат МВД. Или формирования из местных жителей могли бы выполнять для российских специальных подразделений ряд вспомогательных функций. Следует отметить, что количество молодых чеченцев, желающих стать офицерами, в последнее время заметно возросло. Два года назад в училища страны поступили 27 юношей, год назад, всего сорок юношей из Чечни станут в этом году курсантами военных училищ и институтов России. Между тем, на срочную службу молодежь из Чечни все еще не призывается, хотя армия является одним из наиболее эффективных механизмов социализации. Необходимо будет возобновить в 2004-2005 годах призыв в армию, создав к этому времени всю материально-техническая базу для подготовки призывников.
Однако большую часть следует социализировать мирными практиками мелкими группами вне Чечни, например, путем получения высшего и специального образования и трудоустройства по оргнабору. Следует закреплять в учебных заведениях места для жителей Чечни, а также практиковать работы по разработке перспективных месторождений нефте-газового комплекса. Чеченцы, прошедшие практику в условиях реально действующих предприятий нефтедобычи, были бы полезны своей малой родине для восстановления нефтяной отрасли Чечни. Однако большая часть могла бы получить перспективы социального роста и о дальнейшего обучения непосредственно в компании, где они работали.
Отдельно следует выделить программу использования опыта чеченских строителей на объектах социального и государственного заказа вне территории России. Например, для ремонта многочисленных обветшавших объектов госсобственности за рубежом. Получившие опыт социальной мирной жизни чеченцы, могли бы продолжить свою трудовую деятельность в зарубежных странах. Тем самым, был бы развеян негативный образ России, якобы «держащих чеченцев взаперти в разрушенной республике как следственном изоляторе Чернокозово». С другой стороны, страны Евросоюза могли бы ближе познакомиться с обычаями и трудовыми навыками мирных чеченцев.
Для осуществления этой программы несомненно необходимо осуществление жесткого паспортного контроля над перемещением и передвижением жителей Чеченской республики. Поскольку по соглашению со странами Евросоюза Россия в 2006 году будет вводить паспорта с элементами биометрического контроля , начало этого эксперимента по выдаче первого миллиона паспортов нового типа можно было начать с именно Чечни.
Таким образом, помимо конкретного вопроса о новом лидере Чечни, убийство Кадырова должно иметь гораздо более важные стратегические последствия. Гибель президента Чечни не может являться поводом для полной «переоценки ценностей», с целью выбить из-под ног власти почву прошлых достижений. Но, оно ставит вопрос об огромной, длительной и целенаправленной работе по восстановлению государственного механизма Чечни. И когда нам говорят, что «Чечня — это надолго», мы можем возразить так: зато Россия — это навсегда.
