Подводить итоги этого года – дело простое и в то же время сложное. Простое, потому что основные события года у всех на виду, так и или иначе затронули каждого и не нуждаются в додумывании или вчитывании скрытых смыслов. Сложное, потому что проявившиеся в этом году процессы не были в нем завершены и, несмотря на яркость и динамичность внешней фабулы, мировой сюжет был скорее поставлен на паузу, так что следующий, 2021 год обещает стать годом впечатляющих развязок и моментов истины.
2020 год войдет в историю и в нашу память прежде всего как год самой мощной за столетие пандемии. И это, как ни парадоксально, значит, что дела у нас не так уж плохи. В России столетней давности, на фоне войны, революции и развала государства, эпидемия испанки воспринималась лишь как еще одна напасть, дополняющая прочие бедствия.
Медицинские новости в течение всего года определяли и ритмику времени, и геометрию пространства, и язык коммуникации. «Коронавирус», «карантин», «локдаун», «самоизоляция», «санитайзер», «масочный режим», «социальное дистанцирование», «удалёнка», «антитела» - вот словарик года.
Сообщения о новой болезни из города Ухань начали появляться, когда в головах еще шумело шампанское, и в течение января эпидемия казалась чисто китайской историей. Мир продолжал жить привычной жизнью. В начале февраля в аэропорту Фьюмичино я смотрел на табло, пестревшее строками об отмене китайских рейсов, удивлялся непривычному отсутствию китайцев и думал о том, как неожиданно Китай стал мировым изгоем. Боже, как я был наивен.
В тот момент в Италии число зараженных измерялось десятками. Спустя месяц воздушные путешествия прекратились, а Италия стала европейским эпицентром СOVID-19. Прошло еще несколько недель, и волна эпидемии накрыла Россию, тогда как Китай, напротив, начал исчезать из медицинских сводок. У нас была летняя передышка, но уже начиная с октября стало понятно, что проблема коронавируса не будет закрыта в 2020 году, а переползёт в 2021, а возможно, и в последующие годы.
Пандемия изменила образ жизни и мысли сотен миллионов людей. В будущем, когда ситуация перестанет быть (или считаться) чрезвычайной, возможно, произойдет определенный отскок в направлении прежней нормы, но кое-что останется с нами навсегда. И не все эти изменения печальны. Например, привычку часто мыть руки и ходить в масках в общественных местах можно только приветствовать.
За этот год мы стали внимательнее относиться к своим ближним – и вместе с тем более чутко реагировать на болезнь и смерть. Многим этот год запомнится особенно плотной и значимой чередой потерь, необязательно вызванных вирусом, но всегда воспринимаемых как знак времени. Для меня это прежде всего потеря Константина Крылова и Эдуарда Лимонова – русских писателей и мыслителей.
Мы стали ценить то, что есть, наслаждаться текущим моментом и не строить планов. Это последствие пандемии имеет не только эмоциональное, но и экономическое измерение. Громадный импульс получило всё дистанционное – электронные платежи, интернет-магазины, удаленная работа и дистанционное образование, - и это подкосило «экономику общения». Навыки коммуникации, которые еще год назад казались ключом к любому успеху, внезапно девальвировались; оказалось, что общаться не с кем, негде и незачем. Более того, у многих отпала необходимость хорошо одеваться и хорошо выглядеть на публике.
Если добавить к этому сокращение доходов большой массы людей и ограниченные возможности передвижения, особенно между странами, становится понятно, до какой степени были фрустрированы потребительские инстинкты, прежде служившие мотором экономического роста. И я не верю в полное восстановление этих инстинктов. Например, вполне возможно, когда нам снова «откроют» Европу, мы туда больше не захотим, тем более что это будет уже не та Европа, не такая богатая и радостная. Наступает простая и скромная жизнь, жизнь маленьких радостей.
Итак, накануне нового года на вопрос «когда это кончится?» мы можем ответить, что в определенном смысле это не кончится никогда. Однако на будущий год нам оставлено несколько вопросов более конкретного характера: насколько эффективны будут вакцины, сколько времени они будут действовать, как будет мутировать вирус и т.п. Но самый интересный вопрос: как будут развиваться те новые формы контроля за частной жизнью людей, которые были опробованы во время (и под предлогом) пандемии? Джорджо Агамбен с его идеей «биополитики» стал самым востребованным философом года, а Герман Греф на наших глазах конструирует технократическую утопию: «большой брат одного окна».
К вопросу о «новом контроле», на этот раз в глобальном масштабе, имеет отношение и вторая главная тема уходящего года, которая, в отличие от внезапно нагрянувшего мора, загодя присутствовала в календарях, но была отыграна довольно необычным образом. Я имею в виду президентские выборы в США. В этом контексте мы увидели и уличные бунты меньшинств, на какое-то время затмившие коронавирус в заголовках новостей, и то издевательство над демократической процедурой, которое поставило под сомнение легитимность будущего президентства Джо Байдена. И вновь самые главные вопросы оставлены на будущий год. Справится ли престарелый Байден со своей ролью в техническом плане, или же нас ждет фактическое правление Камалы Харрис или группы приближенных? Займут ли идеи BLM, «новой этики» и т.п. действительно важное место в будущей политике США, или же леворадикальные мавры сделали свое дело и теперь на первый план выйдут более прагматичные деятели? Наконец, возможно ли при новой администрации хотя бы незначительное, локальное потепление в отношениях между Россией и США, или же на нас обрушатся по-настоящему «адские» санкции?
В российской политике год начался с предложений президента Путина о перекройке Конституции, и процесс связанных с этим изменений в законодательстве завершается только сейчас, так что практически оценить, как живется при «путинской Конституции», мы опять-таки сможем только в следующем году. К тому же есть вероятность, что этот процесс всё ещё не закончен – так, ходят слухи, что в начале следующего года нам представят новую серию конституционных изменений. Но не менее важно то, что именно в этом году Путин всенародно осознан как старый человек. Он уже не вписывается в свой прежний образ супермачо, а новый образ ему так и не отыскался. В любом случае Путин сегодня – это не воин, который ведет свою страну в будущее, а шахматист, муторно доигрывающий партию в надежде на ничью. И это ставит серьезные вопросы и перед обществом, и перед той компанией «тонкошеих вождей», из которой по идее должен непонятным образом взяться преемник.
С этой потерей темпа, потерей лидерства связаны и два важнейших комплекса событий на территории бывшего СССР. Во-первых, гражданский конфликт в Белоруссии, где Москва была поставлена перед сложным выбором и не факт, что выбранный ею вариант действий оптимален. С одной стороны – оппозиция, в которой сильно прозападное крыло, с другой – режим худшего латиноамериканского образца, с которым к тому же очень плохо получается сотрудничать. Москва выбрала сторону Лукашенко под мутные гарантии его будущего ухода, но это отталкивает от нее даже тех белорусов, которые вовсе не увлекаются идеями «литвинства». Вероятнее всего, в будущем году должна наступить развязка, и надеяться на благоприятный для России исход позволяет лишь то, что Европа слишком ослаблена своими ковидными проблемами.
Точно так же, как во время белорусского кризиса российским обществом были осознаны амбиции Польши как региональной державы, победа Азербайджана в Карабахе открыла нам глаза на новую геополитическую роль Турции. И хотя нынешний конфликт завершился некоторым утешением для России, которая подняла свой флаг над оставшимся огрызком Арцаха, вставшая во весь рост турецкая проблема станет в будущем предметом тяжелых размышлений. Впрочем, если России на данном этапе может только размышлять, Турция намерена действовать и ее дальнейшие действия трудно поддаются прогнозу.
Несмотря на то, что русские в целом отнеслись к армянской беде без деятельной симпатии, все понимают опасность усиления Турции, которая и сама по себе в экономическом и военном отношении мощнее той же Польши, и видит перед собой широкое поле для альянсов и экспансии – причем во многом пересекающееся с полем интеграционной активности самой России. Военное поражение армянского народа спровоцировало, помимо прочего, на первый взгляд частный, но важный для развития русской мысли конфликт между имперцами и националистами, который можно считать последним актом крушения посткрымского идеологического консенсуса. В будущем году нас ожидают новые идеологические размежевания и неожиданные союзы.
В целом Россия прошла этот год уверенно в том смысле, что на этот раз, в отличие от длинного ряда предыдущих лет, в экономическом минусе оказались не только мы, но и большинство других стран мира. По крайней мере, у нас в кои-то веки появился новый товар для мира – вакцина «Спутник V». Но по-прежнему не хватает новых идей и новых людей. Хотелось бы, чтобы осознание этого дефицита и поиск путей его преодоления составили главное содержание предстоящего года.
