После парламентских и президентских выборов 2007-2008 гг., кажется, стали окончательно ясны параметры установившего у нас политического режима.
Теперь стало ясно, что этот режим существует у нас в практически неизменном виде если не с 1992, то, по крайней мере, с 1993 года.
Итак. Президент сидит два срока, с «проверочными» выборами в середине, нужными для определения прочности режима. По завершении второго срока президентства, действующий президент объявляет народу кандидатуру своего преемника, какового народ вскорости с энтузиазмом избирает на президентский пост.
Согласитесь, эта схема для нашей страны не так уж и нова. Приблизительно также была устроена политическая преемственность при советской власти. И там, и там начальство объявляет кандидатуру нового начальства, а народ за нее торжественно голосует. Только при советской власти все это выглядело несколько более демократично. Поскольку политбюро, объявлявшее кандидатуру нового начальства, избиралось ЦК, ЦК съездом партии, а делегаты на съезд КПСС выбирались по многоступенчатой процедуре, начиная с первичек.
А что у нас партий формально несколько, это роли не играет. Вот в Китае или в бывшей ГДР их тоже было несколько. И что с того?
Так что, в этом смысле наш режим даже больше напоминает романовский, чем генсековский. Правда, там преемника царь себе не по произволу выбирал, а по закону о престолонаследии, слегка уравновешенным удавкой и табакеркой. Ну, у нас президент себе преемника тоже не по полному произволу выбирает. А советуется, судя по всему, с узким кругом ограниченных лиц. Так что, получается что-то среднее между царями и коммунистами. Более беззаконное, чем при царях, зато менее демократическое, чем при коммунистах.
На царский режим нынешний похож своей антисоциальностью. И там, и там народ бедствовал, а олигархи с чиновниками процветали. На него же он похож не очень сильной идеологизированностью и явно выраженной политической терпимостью. Никто нам в душу и в задницу не лезет, как лезла советская власть даже в самые вегетарианские брежневские времена. Зато никто о нас, как советская власть, не заботится, и не препятствует умереть с голоду.
На советский нынешний режим похож формальной выборностью начальства. И вообще, всей этой имитацией демократии.
Идеальным типом всех этих правлений в Веберовском смысле будет, на мой взгляд, «наибольшее зло», то есть, режим одновременно антисоциальный и антидемократический. Режим, при котором власть не заботится о своем народе и не дает ему возможности принять участие в выборе своей судьбы.
Такой режим весьма напоминает, к примеру, ранние варварские королевства, возникшие на развалинах Римской империи в результате германского завоевания.
Такой тип государственного управления я предлагаю называть оккупационным режимом. Ибо независимо от этнического происхождения правящей верхушки, народ управляемой страны является для нее чужим, неродным, короче говоря, быдлом.
Противоположностью оккупационному режиму является, на мой взгляд, режим народный, или, что то же самое, национальное государство. То есть, государство демократическое, правовое и социальное. Которое и заботится о своем народе, и дает ему возможность участвовать в определении собственной судьбы. В таком государстве население для правящей верхушки является своим народом. А она, соответственно, по праву может называться элитой, то есть, лучшими, отборными, избранными гражданами. Иначе говоря — аристократией.
Промежуточные варианты очевидны. Это антисоциальная демократия и социально-ориентированная диктатура.
На мой взгляд, антисоциальная демократия, по сути, является тем же оккупационным режимом, поскольку при ней к власти практически всегда приходят сильные, которым нет дела до слабых, которые этих слабых эксплуатируют и жрут, также как и при антисоциальной диктатуре. Социально-ориентированная диктатура, если она не очень сильно лезет в частную жизнь граждан, не стремится контролировать их убеждения, не очень рвется к политическим репрессиям большого стиля, короче говоря, не сажает за анекдоты, вполне может быть режимом народным. Такова, к примеру, сегодняшняя Белоруссия, где в благодарность за государственную социальную политику, сопоставимую со шведской, народ сознательно закрывает глаза на проблемы с демократией, свободой слова и прочими правами человека. Но стоит социально-паттерналистской диктатуре начать сажать за анекдоты, и она становится типичным оккупационным режимом.
И, таким образом, приходится признать, что нынешняя ельцинско-путинско-медведевская власть глубоко укоренена в нашей истории, и Дмитрий Анатольевич Медведев является законным преемником хорошо известных нам из прошлого медведей на воеводстве.
Увы, начиная с Петра Первого, а то и с Алексея Михайловича, правившие у нас режимы являлись, на мой взгляд, оккупационными — во всяком случае, в значительной мере. Прежде всего, в отношении государствообразующего русского народа, который, по выражению моего товарища Валерия Соловья, веками был пушечным мясом и тягловым скотом сменявшихся в нашей стране политических режимов.
Другое дело, что к концу очередного политического цикла у нас, как правило, наблюдались весьма сильные послабления в оккупационности.
И, на мой взгляд, нельзя не восхищаться ни политическим свободами и культурным расцветом после революции 1905 года, ни государством всеобщего благосостояния брежневских времен.
Однако задача построения в нашей стране демократического и социального национального государства по-прежнему остается актуальной и нерешенной.
И единственным утешением служит для меня название одной диссертации, посвященной брежневскому правлению, недавно защищенной русским исследователем в Калифорнийском университете. Она назвалась «Все было навечно, пока не кончилось».
