В своей книге "Русский европеец как явление культуры..." Владимир Кантор (по мнению журнала "Le nouvel Observateur hors-serie", один из 25 крупнейших мыслителей современного мира) утверждает, что Европа — это не только расширяющееся, но и сужающееся понятие. Этой части суши знакомо "вертикальное вторжение варварства" (Ортега-и-Гассет). Правда, это происходит только в странах окраинных по отношению к "европейской Европе" — в Германии, Испании, России. Невольно задаешься вопросом, что же тогда остается согласно такой географии для собственно Европы — только Англия и Франция? Франция, породившая само понятие революционного террора и первый опыт его массового внедрения, но сама же и ответившая на это Вандеей, глубинным сопротивлением Просвещению.
В годы распада "советского блока", когда само понятие "Восточная Европа" обрело особую остроту: бывшие союзники СССР всеми силами стремились доказать, что они — "Центральная Европа", а не дикая "Восточная Европа", простирающаяся где-то за их границами, обязательным чтением для западных славистов была книга американского историка и культуролога Ларри Вульфа "Изобретая Восточную Европу". Пытаясь определить новое географическое положение своих государств, многие центрально-европейские интеллектуалы использовали тогда Россию так же, как французские деятели эпохи Просвещения Восточную Европу, — в качестве "конституирующего иного" для создания "своей Европы". Вульф вскрыл, что нет ничего "естественного" в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Юг и Балтийский Север, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция "Восточной Европы". Широко привлекая классическую работу Эдварда Саида "Ориентализм", Вульф показал, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым "цивилизованный" Запад взирал на "отсталую" восточную Европу. Изобретение Восточной Европы, подчеркивает Вульф, неразрывно связано с (само)изобретением Запада. Из книги также явствует, что Сталин в Ялте вовсе не "крал" у Запада часть этого ареала, а Черчилль с Рузвельтом не предавали Центральную Европу уже потому, что в их представлениях ее просто не было. Автор доказывает, что та линия на карте Европы, по которой прошел "железный занавес", "чудесным" образом — а на самом деле вполне закономерно, — совпала с глубоко укорененными на Западе уже без малого два столетия представлениями о границах континента.
До 28 мая существовал соблазн трактовать быстроту принятия Европейской конституции в восточно-европейских странах как рождение новой Европы. В феврале Конституцию поддержали граждане Испании, что стало еще одной приметой смыкания понятий Восток и Юг в современном мире.
В ходе принятия конституции коллизии возникали более не по линии сторон света, а по размерам стран — "большие" или "малые". Так, против проекта избрания президента Европейского Совета глав стран и правительств выступили 22 из 28 государств — членов Европейского Союза. Как отметила французская газета Liberation, первыми против проекта высказались 16 стран — Австрия, Болгария, Венгрия, Дания, Ирландия, Кипр, Латвия, Литва, Мальта, Португалия, Словакия, Словения, Чехия, Финляндия, Швеция и Эстония. Они подали официальное заявление Президенту Европейского Конвента Валери Жискар д’Эстену. На последнем пленарном заседании конвенции к ним присоединились Польша и Румыния. Такой же точки зрения придерживаются все три страны Бенилюкса и Греция. Таким образом, из 28 стран, работающих над текстом Европейской конституции, 22 выступили против идеи, поддержанной шестью странами — Францией, Германией, Великобританией, Италией, Турцией и Испанией. Однако соотношение сил является совсем не таким очевидным, как это может показаться на первый взгляд: население "больших" стран составляет около 300 млн. человек из 481 млн. жителей объединенной Европы. Одним из ключевых вопросов документа является идея введения должности постоянного председателя Европейского Совета вместо существующей в настоящее время ежеквартальной ротации председательства между странами — членами ЕС. По мнению бельгийца Жана-Люка Деэна, вице-президента конвенции, подобное расхождение мнений отражает "нарастающее взаимное недоверие между так называемыми большими и так называемыми малыми странами". О растущей напряженности говорит и тот факт, что на прошлой неделе представители семи "малых" стран (Бенилюкса, Португалии, Австрии, Финляндии и Ирландии) собрались в Люксембурге для поддержки существующей системы ротации — гарантии равенства государств.
Жиз де Ври, представитель правительства Нидерландов в конвенции, заявил о том, что "для поиска общего языка между "большими" и "малыми" государствами осталось мало времени". По его мнению, сложившаяся ситуация "ни в коей степени не отражает повседневной жизни Европейского союза: "большие" и "малые" страны никогда не оказываются в противоположных лагерях".
Теперь вот не пожелавшая оставаться "самой европейской" "большая" Франция проголосовала против Европейской конституции (почти 55-ю процентами голосов участников референдума). Еще больший процент евроскептиков ожидается в июне в "маленьких" Нидерландах. Затем наступит очередь выслушать мнение датчан.
Означает ли нынешний результат, что французы тем самым выразили недоверие президенту Франции Жаку Шираку, возглавившему борьбу за недопущение включения в Конституцию указания на христианские корни европейской культуры? Напомним, что шесть стран (Испания, Италия, Нидерланды, Польша, Португалия и Словакия) выступили с требованием включить в предисловие Конституции указание на христианские ценности Европы. Ширак же заявлял, что во Франции государство отделено от церкви. Необходимо сохранять светский характер французской государственности, не отдавая предпочтения ни одной из религий, что является совершенно необходимым для сохранения культурного пространства страны.
Тем самым Ширак явно добивался голосов проживающих во французских городах мусульман, из без того недовольных запретом исламской атрибутики в учебных заведениях. Однако "нет!" на референдуме сказали не столько города Франции, сколько французская глубинка. Чего больше в этом заявлении, именно "нет!" или "Я"? проявление ли это ксенофобии или национализма?
В свое время Кристофер Лэш, тот самый, который призвал изменить критическую парадигму с "восстания масс" начала ХХ века на "восстание элит", заметил, что в Европе общественные референдумы по поводу ее объединения обнаружили глубокий и все более расширяющийся разрыв между политически влиятельными слоями общества и его все более скромными представителями, которых пугает перспектива того, что в Европейском экономическом сообществе воцарится засилье бюрократов и узких специалистов, лишенных какого бы то ни было чувства национальной идентичности. На их взгляд, управляемая из Брюсселя Европа будет все меньше и меньше открыта народному контролю: "Международный язык денег заговорит громче, чем местные диалекты". В то же время упадок государства-нации, с одной стороны, ослабляет ту единственную власть, которая способна держать в узде этнические распри, а возрождение трайбалистской клановости ведет к дальнейшему усилению космополитичности элит. С другой стороны, государство больше не может сдерживать силы, ведущие к глобализации. "Национализм идеологически подвергается нападкам с обеих сторон: со стороны поборников этнической и расовой обособленности, но также и тех, кто утверждает, что единственная надежда на мир и покой — в интернационализации всего, от системы мер и весов до художественного воображения".
Непривлекательные черты национализма, присущего среднему классу, полагает Лэш, не должны заслонять того положительного, что им привносится в виде высокоразвитого "чувства места и чувства уважения к истории как непрерывности времени". Несмотря на все свои недостатки, национализмом среднего класса обеспечивалась общая почва, общие мерки и система отчета, при утрате которых общество попросту распадается на соперничающие группировки, разлагается в войне всех против всех. Глобализация в культуре проявляется в том, что новые индустрии способствуют утверждению эгоцентрического гедонистического образа жизни, что далеко не в ладах с жизнью, к которой тяготеет соседская округа с ее семейными ценностями. Рыночная механика, по мнению Лэша, не залатает ткань общественного доверия, краха солидарности. Однако по мере того, как формальные структуры будут выходить из строя, людям все же придется на ходу изобретать способы справляться со своими непосредственными нуждами (патрулировать свою округу, забирать детей из государственных школ, чтобы дать им образование дома). Так само по себе банкротство государства внесет лепту в восстановление механизма неформальной самопомощи.
К причинам вчерашнего провала Конституции следует добавить боязнь французов перед новой, расширенной по лимиту Европой, которая становится для них незнакомой. Поэтому они и сказали "нет" — бюрократии и "лимитчикам", причем, дальним, а не ближним.
По всей вероятности, при повторном референдуме Франция все же скажет "да" единой Европе. Но после того как она уже сказала свое "я".
