Один практик государственного строительства как-то рассуждал об опасности противостояния двух властей, каждая из которых выбрана всеобщим голосованием — власти парламента и власти президента. Такая опасность, считал он, может быть устранена только избранием президента самим парламентом и ответственностью первого перед вторым. «Опыт истории показывает, — уверял он, — что такое построение верховных органов является наиболее демократическим, гарантирующим страну от нежелательных случайностей». Наверное, уже излишне говорить, что этим практиком был И.В. Сталин, а сии слова он произнёс перед принятием конституции СССР в 1936 году.
Хотя Сталин мог не опасаться «нежелательных случайностей» со стороны ни парламента, ни коллегиального советского президента, не это главное. Единство верховной власти — действительно аксиома для государства, демократического или монархического. «Верховная власть — правовая самостоятельная творческая реальность, стоящая во главе государства», — писал И.А. Ильин в 30-е годы прошлого века. Почти все конституции мира дают решительное преобладание одной из ветвей власти, сосредотачивая максимальное количество полномочий либо в руках законодательного органа и ответственного перед ним правительства, либо в руках всенародно избираемого главы государства.
Действующая российская конституция, как известно, предоставляет обширные права президенту страны. В этом отношении она, правда, мало чем отличается от французской или американской. Это в теории. Разительное практическое отличие было явлено на нынешней неделе, когда законодатели собрались для того, чтобы сурово отчитать правительство за непродуманные меры по монетизации льгот (за которые, кстати, трижды голосовали сами парламентарии).
Сценарий фарса угадывался заранее. Записные ораторы сотрясли воздух, премьер слезливо покаялся, обещав впредь быть хорошим, депутаты великодушно простили правительство, которое не со зла, а по недомыслию учинило такое со страной. Единственная партия, от которой хоть что-то зависит в Думе, открыв отдушину для пара, выпускаемого всеми прочими фракциями, оказало креатуре своего формально внепартийного вождя полную поддержку своей отстранённостью от обсуждения вопроса. В общем, иного варианта событий смешно было бы ждать. Думцы спокойно приступили к прочим своим делам, напоследок грозно дав кабинету министров трёхмесячный «срок на исправление». А через три месяца, как известно, празднование юбилея Великой Победы, всемирное торжество в Москве… До «вотума» ли тут будет!
Не следует, впрочем, строго осуждать «народных избранников». Во-первых, больше двух третей их — просто государственные чиновники, назначенные в парламент на очередную работу, подобно тому, как в царской России заслуженные сановники назначались в Государственный Совет для одобрения министерских законопроектов, вносить изменения в которые было не принято (традиция! не клуб же для дискуссий, в самом деле!). Во-вторых, та прохладца, с которой парламентарии отнеслись к своей же затее, объясняется их совершенно обоснованной уверенностью в полном отсутствии её практических результатов, что связано с тем правовым положением, в которое поставлено у нас высшее законодательное собрание.
Голосование Государственной Думы по вотуму недоверия правительству имеет для главы государства лишь рекомендательное значение. Реальный механизм формирования власти идёт мимо парламента, что не может не рождать у законодателей чувство государственной безответственности как за свои действия, так и за бездействие. Такой парламент очень удобен власти в спокойные периоды. Но он становится абсолютно бессилен предпринять какой-либо нестандартный, мнимо оппозиционный ход, когда власти требуется некий маневр, «финт ушами» для поддержания своего имиджа. Что, похоже, мы теперь и наблюдаем. Финтить депутатам просто лень…
Будущее парламентаризма в России зависит от того, насколько удастся сделать законодательные палаты государственно дееспособными органами, а не просто местом просиживания штанов удачливых карьеристов. Не ответственность правительства перед парламентом, а ответственность парламента перед государством! Отталкиваясь от этого и следует подходить к вопросу подотчётности правительства законодательному собранию. Парламент действительно должен нести ответственность за политику правительства. Поэтому, если президент имеет полномочие распускать парламент, последний должен обладать правом оказывать решающее воздействие на формирование и смещение кабинета министров.
Нынешняя конституция трактует взаимоотношения исполнительной и законодательной ветвей власти чисто по-торгашески. Парламент должен торопиться отправить правительство в отставку в первый год легислатуры, президент должен побуждать высшие суды затягивать решения по импичменту… Это и есть «механизм сдержек и противовесов». В нём отсутствует одно, самое основное — реальная ответственность за неправое проявление власти.
Верховная власть в государстве должна быть едина, и весь исторический опыт России склоняет к признанию того, что этой власти следует сосредотачиваться в руках одного лица, а не многоголового собрания и не узаконенной олигархии. Ведь «коллегиальный президент» СССР был чистой фикцией. Кроме того, власть сия должна быть реально ответственна. Древнеримская традиция завещала такой честный республиканский принцип. Консулы были неприкосновенны и пользовались фактически монаршьей властью, но по сложении полномочий становились обычными частными лицами. Поэтому глава государства не должен быть подвержен в период нахождения в должности никаким демагогическим процедурам типа импичмента, тем более, что их непригодность в наших условиях уже доказана. Но по оставлении своего поста бывший президент должен быть судим наравне с прочими гражданами, в том числе и за те действия, которые совершил, будучи главой государства. Это только один из моментов введения механизмов действительной, а не мнимой ответственности.
Другой заключается в том, чтобы сделать парламент более причастным к власти. Правительство формируется парламентским большинством, которое же вправе и отправить правительство в отставку. Какова здесь роль президента? Ныне под политикой чаще всего понимают регулирование государством экономики и социальной сферы. Эта деятельность находится на онтологически более низком уровне, чем обеспечение безопасности государства в целом. Министры иностранных дел, внутренних дел и обороны должны назначаться и смещаться единоличной властью главы государства, прочие же — парламентом. Ответственность парламента в этом случае заключается в том, что он в любой момент может быть распущен президентом, в руках которого остаётся и командование вооружёнными силами, и полиция, и право вето на принимаемые законы (абсолютное!), и прерогатива предложения и утверждения поправок к конституции, и назначения губернаторов, и многое другое.
Короче, смысл состоит в том, чтобы сделать парламент вместе с правительством ответственными за социально-экономическую политику перед главой государства, который время от времени властным воздействием направляет заблудших законодателей и исполнителей на путь истинный. Данная система, как представляется, отводит от главы государства большую часть критики за вынужденно непопулярные действия правительства, формирует практику реальной ответственности кабинета министров, повышает государственную дееспособность парламента.
Сочетание «некоронованного монарха» с парламентской подотчётностью правительства – изобретение чисто российское, неоднократно испробованное в прошлом веке. Речь идёт только о том, чтобы поставить эту практику в рамки основного закона, придав ей, таким образом, правовой характер. Историческая задача реформирования политического строя России заключается, по-видимому, в том, чтобы привести это фактическое строение власти, наиболее эффективное в отечественных условиях, в соответствие с формальным.
