Спор об определениях
Так получилось, что за прошедший 2006-ой год появилось сразу несколько работ о понятии нации, а на АПН состоялось даже нечто вроде заочного «круглого стола». Я имею в виду статьи Павла Святенкова «Слово о нации» и «Младорусский национализм», серию Константина Крылова «Русские ответы», работу Вадима Межуева «Народники и националисты». Сюда же я бы отнес статью Вадима Штепы «Русские римляне?», а также несколько работ, печатавшихся не на АПН: это статьи и выступления Егора Холмогорова и книга Владислава Карабанова «Священные основы нации».
Практически все упомянутые работы начинаются с критики «определений нации», которые авторы называют по-разному: Карабанов — «формальными», Святенков «наиболее распространенными», Крылов «этно- и культурофилическими».
О позиции К. Крылова следует сказать особо. Он вообще считает требование определения нации фактической провокацией: «Подобного определения требуют почему-то только у русских, — другие нации прекраснейшим образом существуют без того, чтобы их определяли. Ни грузин, ни чечен, ни образованный тунгус, ни друг степей калмык — никто из них не обязан давать отчёта в том, что они такое. А если подобные вопросы и обсуждаются, то сугубо внутри национального сообщества, посторонним туда вход воспрещён».
Я, правда, не совсем понимаю, зачем Константин после этих слов так много писал на интересующую его тему. Но, на всякий случай, из осторожности, оговорюсь: меня интересует определение не «русской нации», а «нации» — и я ни в коем смысле и ни у кого, кроме как у себя самого, его не «требую».
Итак, речь идет о трех-четырех «определениях нации»:
1. Нация как «как общность, основанная на культурном, религиозном, языковом и еще невесть каком родстве» (формулировка П. Святенкова). Здесь же известное «марксистское» определение, сохранившееся в различных словарях по сей день: «Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры (И. В. Сталин)».
2. В самой короткой формулировке — нация как «осознавший себя этнос».
Эти два подхода критикуются всеми без исключения авторами, а К. Крылов их даже и не критикует, а просто отказывает им в праве на существование. Так, В.Карабанов считает, что подобного рода позиции практически вредны: «В попытках объяснить факт разделения человечества на нации и сущность последних доминирует точка зрения, сводящая их к явлению исключительно социальному, культурному, биологическому — назовём обобщённо этот подход культурно-биологическим… Концентрируя внимание на биологических или социокультурных различиях, малограмотные сторонники национальных движений, в частности русского, демонстрируют слабость своих аргументов. В свою очередь подобная ущербная исходная позиция националистов даёт основание их противникам отрицать важность национальной уникальности».
Как некоторый выход из положения, в свое время, не так уж давно, рассматривались иные подходы, которые, однако, в рассматриваемых статьях также подвергаются критике (отчасти — самокритике):
3. Нация — как «союз во имя будущего» (формулировка П.Святенкова), «нация не как граждански-политическая и не как этно-культурная общность, а как общность историческая» (формулировка Е. Холмогорова), «общность исторической судьбы» (формулировка В. Карабанова).
4.Нация как порождение свободы: «нация возникает в момент изгнания суверена, в момент революции, в момент, когда колонизаторы, подгоняемые восстанием, «отплывают за море» (формулировка П.Святенкова).
Данная позиция критикуется только П. Святенковым, и, поскольку она мне достаточно близка (с огромным количеством оговорок, но уж явно — ближе, чем первые три, об этом — ниже), я хочу к этой критике отнестись внимательно.
Критика П.Святенкова выглядит так: «Но есть обстоятельства, заставляющие поставить под сомнения правоту и этой концепции. Дело в том, что она связывает появление нации строго с Новым временем и капитализмом».
Отдельно я бы отметил и позицию В. Межуева:
«Народ же, заключая в себе потенциальную возможность существования нации, еще не стал здесь нацией в ее полном проявлении. Дело, конечно, не просто в образованности, а в том, что она привносит с собой в человеческое поведение и сознание. Народ в большинстве своем живет в стихии устной речи, не знающей письменности, связан общими для себя преданиями, обычаями, верованиями, передающимися от поколения к поколению на уровне соседства или прямого родства. Они и образуют народную культуру.
Такая культура (фольклор, например) безымянна, анонимна, лишена именного авторства, является по преимуществу продуктом коллективного творчества. Нация же, впитывая в себя образцы этого творчества, складывается в основном в русле большой письменной традиции, которая создается и поддерживается, прежде всего, посредством индивидуального авторства. Творцами национальной культуры являются те, кого принято называть классиками национальной литературы и искусства. Соответственно и приобщение к национальной культуре требует от человека индивидуальных усилий (хотя бы умения читать и писать)».
Мне здесь мнится некая перекличка с позицией «"философа" М. Мамардашвили» (формулировка К. Крылова, зачислившего его почему-то в "русофобы"). В свое время Мераб Константинович сказал, что «гордиться тем, что ты родился грузином, — все равно, что гордиться тем, что ты родился в понедельник».
Иначе говоря: сама «принадлежность» к нации есть нечто более сложное, нежели принадлежность, скажем, единицы к множеству простых чисел. Или принадлежность кота к млекопитающим.
Как я понимаю, В. Межуев предупреждает от залихватского записывания в «русские» разного рода существ и тварей только по факту рождения: «Принадлежность» к нации не есть «автоматический» или «естественный» и «случайный» факт. И, возможно, вообще — не факт, а акт и процесс, из многих актов состоящий. Лишь в каких-то своих актах, далеко не во всех, человек проявляется как «национальное существо».
«Норма идеального русского (или «немца» или «еврея»)» — абсурдная вещь, и нет ни одного живого человека, который бы ей «везде» соответствовал, а не только — «тут», «здесь» и еще вот здесь».
«Иметь» национальность нельзя, потребно «индивидуальное усилие», чтобы быть русским, немцем, французом или еще кем-либо. Так же, как нельзя «иметь» любовь, озарение или оргазм.
Итак, что важное и интересное я нашел для себя в работах «младонационалистов» и их оппонентов?
— Во-первых, слава Богу, никому, вроде бы, не кажется больше, что мерой национального является штангенциркуль, прикладываемый к черепу. Если попытки такого рода называть «этнофилией» или «этнизмом», — слава Богу, они становятся уделом маргиналов, которым следовало бы замерить мозги другим штангенциркулем, скажем, тестом на ай-кью, и отправить, в соответствии с рекомендациями теста, в место, их ай-кью соответствующее.
— Во-вторых, вроде бы, стало понятно, что «культурный штангенциркуль» (как бы его ни понимать) также никакой мерой национального не является. Разумеется, не является такой мерой и паспортный штамп о гражданстве или прописка.
— В-третьих, подвергнуто сомнению и представление о «партии общей судьбы», или о «национально-историческом союзе». Очень уж на «гражданское общество» похоже, — с одной стороны. Или на ДОСААФ, — с другой.
В свое время советская психология, и, отчасти, философия, бились с так называемой проблемой отношения «биологического» и «социального». Существовала так называемая «культурно-историческая концепция развития психики», существовал советский малограмотный «бихевиоризм» и всякое разное другое. Почему я об этом вспомнил?
Клоунская советская полемика, разгоравшаяся вокруг «биологического» и «социального», удивительным образом трансформировалась в полемику о нации и национальном.
Одни говорят: «Против природы — не попрешь. Все дело в генах». Другие говорят: «Природу — победим и покорим, реки — повернем, нового человека — изготовим. Главное — знания, библиотека и Уголовный Кодекс». Третьи говорят: «Биологическое преосуществляется в культурном. Это — алхимический процесс, и в результате, ни «биологического», ни «социального» уже нет, есть сплав».
А были еще некоторые, каковые говорили: «И «биологическое», и «социальное» есть не натуральные факты, а специальные абстракции, придуманные специальными учеными для специальных целей. Исходным фактом является вовсе не «биологическое» или «социальное», а некое целое, где нет ни того, ни другого, «ученые» же создают из этого целого свои «частичные» абстракции. Потому следует не «склеивать» задним числом их ущербные творения, а возвращаться туда, где это целое еще не было разбито на части».
Эти, последние, иногда назывались «феноменологами». Сколько я понимаю, Крылов повторяет именно феноменологическую риторику, когда говорит: «Определений нации нет и быть не может, потому как нация — феномен непосредственного переживания, некая непосредственная очевидность». Но фокус в том, что если нация — и есть непосредственная очевидность, то следует задать вопрос: «непосредственной очевидностью» чего является нация?
Если Крылову «на интуитивном уровне ясно, что пресловутый «Ванька» как раз русский, а профессор (славист из Иерусалима) таковым вовсе не является», — это его личный успех. Вопрос в другом, — окажется ли «Ваньке» понятно, что Крылов — русский.
Дело в том, что именно феноменологи проводили в начале XX века простые и забавные эксперименты: человеку предлагалось максимально быстро описать себя в простых терминах. Вроде: «блондин-брюнет, худой-толстый, муж, профессионал и т.п.». У немцев! В 1920-х годах! Выяснилось, что национальных самоопределений в таких описаниях люди почти не дают.
Гораздо больше — всякого рода «социальной» шелухи, описаний статусов. Типа: начальник-подчиненный, «отец семейства», «владелец аптеки» и т.п. В непосредственной, феноменологической очевидности человек для себя самого не оказался очевиден как существо национальное. Зато такие вещи как «культура», «образ жизни» и т.п., описываются как «национальные» гораздо чаще. Они более «очевидны» именно как «национальные».
Мы теперь знаем, благодаря феноменологам, что «чистых» феноменов, «чистой» «очевидности сознания» — не существует. Более того, сама по себе «феноменология» есть способ избавляться, насколько можно, от социально навязанных языковых описаний, стремление «пробиться» к «чистой очевидности», но — стремление, никогда не достигающие своей предельной цели.
Если у меня нет ни языковых, ни зрительных, ни каких-либо иных различений для того, чтобы отличить мбонга от тулу, — ладно, можно выйти из положения, сказав, что это — и не нации вовсе. Так, национальности, их и отличать не надо. Но если вы реально не можете отличить черного американца от нигерийца — что в этом случае делать феноменологу?
И что делать помянутому выше «Ваньке», если он фактически на другом языке разговаривает и существенно по-другому живет, нежели К. Крылов? И очевидности имеет существенно иные, такие, в которых «русского» вовсе нет, «городской» и «грамотный» весьма актуальны, а «рыжий» — так вообще, суперзначимая сверхясность? Считать К. Крылова «нерусским» и «понаехавшим», или — только «понаехавшим»?
Или вот еще задачка. Обратитесь, пожалуйста, к своей языковой и другой интуиции и проговорите вместе со мной следующее: «немецкая нация» (ничего, вроде — проходит, хотя «германская» — чуть лучше звучит), «французская нация» (более-менее), «англий… стоп, что-то не то, британ… черт, — какая? — нация», «швейцарская нация» (бред), «монакская нация» (злостный бред), «американская нация» (бред собачий), «китайская нация» (чегоо ?!). Вот так-то. А говорите — очевидность. Кстати, «русская нация» звучит вполне нормально.
Набросок аксиоматики
Дальнейший текст — некоторые мои предложения, потому часть из них я не обосновываю, это своего рода аксиоматика — попробуйте использовать, посмотрите, что получается.
— Во-первых, наций мало. Три-четыре. Ну, ладно — семь-восемь. Вовсе это не «неизбежная стадия развития». Трудно сказать, повезло или, наоборот, не повезло тем народам, которые в один, довольно ограниченный исторический момент и в определенных обстоятельствах оформились в «нации», но факт остается фактом: наций мало.
Кстати, мне всегда хотелось узнать, какие «нации» возникли или восстановились в результате «национально-освободительного движения». Ну, индусы, вроде бы, — хотя «индийская нация» звучит плоховато. А что такое «пакистанская нация» или «сирийская нация», я просто не понимаю. И они сами не понимают, что и признают открыто, говоря исключительно о государстве и народе, а не о «нации».
— Во-вторых, нация существует не «лицом к себе», а «лицом наружу». В этом (и только — в этом) смысле «национальное самосознание» есть сознание и понимание того, что другие народы и нации тебя видят определенным образом. Нация в первоначально-примитивном смысле есть то, что другие о тебе говорят и что другим о тебе очевидно. В том числе, на уровне так называемых «международных отношений» или так называемых «кросс-культурных контактов».
Доказательство: анекдоты про русских, американцев, французов и англичан в какой-нибудь переделке, например, в ситуации крушения самолета. Анекдоты о евреях из той же оперы.
Между прочим, индивидуальное, человеческое «я» появляется ровно таким же образом, что и «национальное самосознание». Сначала, в младенчестве, «я» младенца и есть то, что о нем думают и хотят от него другие. Точнее, в сложном процессе «встраивания» этого «я» «внутрь» и формируется настоящее «я», а встроенное остается инстанцией «супер-эго». Я не настаиваю на этой модели, это — лишь иллюстрация, важно же для меня то, что нечто «внешнее» становится инструментом собственного развития и точкой кристаллизации, скелетом, вокруг которого нарастает мясо.
— В-третьих: нация существует в межнациональном взаимодействии. Изоляционизм есть злейший враг нации. Если нация существует в космосе и в безвоздушном пространстве, или, наоборот, изолированно, она — не нация. В случае гипотетической тотальной мулатизации, метисизации и т.п. и исчезновении наций оставшаяся «общность нового типа» не может считаться мега-нацией, потому что не остается ни одной нации, и соответственно, площадки взаимодействия общностей как наций — нет.
Межнациональное взаимодействие — особый тип взаимодействия общностей, когда они взаимодействуют не как государственные или иные организованные общности, а именно — как нации.
В этом смысле этот тип взаимодействия и есть причина или механизм, порождающий возможность существования наций. Именно его особость и отличие от других типов взаимодействия общностей способна «порождать» возможность (именно — возможность, не более того) существования наций.
О социальных организованностях и государствах-двойниках
Теперь придется поговорить о социальных организованностях, а именно — об общностях. Общности бывают разные: семейные общины, соседские общины, колонии (поселения) разных видов, городские и деревенские поселения, деловые и военные союзы, государственные институциональные сообщества, корпоративные общности, клубные организации, партии, сетевые организации, в том числе — так называемые виртуальные сообщества, профессиональные или досуговые сообщества, культовые сообщества и многие другие. Разумеется, они могут пересекаться друг с другом, замещать одни — другие (в смысле и состава, и функций) и вообще — это очень сложный мир, и подробно о нем говорить здесь трудно.
Для меня важно, что многие способы организации являются параллельными или альтернативными: деревня, все жители которой — одновременно работники так называемых «народных промыслов», есть одновременно «поселение», «цеховая структура», «демографическая структура», «административная структура», вероятнее всего — и «система деловых союзов», «система клубов» и т.д.
При этом может оказаться, что важнейшие персоны из этих различных общностей совпадают или, напротив, не совпадают категорически. Разным может оказаться и реагирование на различные «аварийные ситуации», «всем миром» или, напротив, строго функционально (только пожарные и только «специалисты»), или сугубо административно (только «компетентные органы»).
Нация, возможно, была способом реагирования на государственные катастрофы, на те ситуации, когда государство либо переставало существовать, либо переставало функционировать, либо распадалось или исходно оказывалось не единым.
Любопытны примеры государств-двойников: Германия и Австрия (а ранее — Пруссия и мелкие немецкие государства), Великобритания и США (а также и Австралия, Новая Зеландия, Канада и все «Содружество»), Франция, Бельгия и Магриб, Норвегия и Дания с Исландией (долго бывшие единым государством), Испания и страны Латинской Америки.
Люди — весьма похожи в отношении «национальной психологии», язык — тот же или очень близкий, культура — общая или очевидно родственная, а государства — конкурирующие или, по крайней мере, альтернативные. Перемещение людей из одного государства в другое достаточно легко, но связано, как правило, тоже с какими-то экстремальными жизненными обстоятельствами.
Нация в этих ситуациях оказывается своего рода решением парадокса: страны — две, а люди одни и те же, к тому же, легко перемещаются из одной страны в другую. В чем дело? Нация и оказывается способом устранить парадокс государственной расколотости.
Народы перечисленных стран чаще всего и называют нациями (при всем неблагозвучии названия «великобританско-английской» нации).
Некогда и Россия имела государство-двойник — Великое княжество Литовское, с русским языком и государственным православием. Должен напомнить, что именно там появился «русский первопечатник Иван Федоров» и именно туда сбегал от московского царя Ивана Грозного боярин Курбский, который потом вел с царем интенсивную переписку. И вовсе не из какой не Польши, а именно оттуда пришли в Москву «поляки», которые привели легитимного московского царя, названного позже Лжедмитрием.
Для СССР такую роль отчасти выполняли «страны народной демократии» типа Болгарии, Чехии и, в меньшей степени, Польши.
Надеюсь, такую службу для новой России может сослужить Украина.
Рождение нации из конкуренции с самой собой
В определенном смысле, если следовать классификации П. Святенкова, я достаточно близок к четвертой (в его классификации) позиции: «рождение нации из духа свободы», а я бы сказал чуть иначе — из духа конкуренции со своим «двойником», т.е. «самоконкуренции».
Но есть и существенные отличия. Подведу итоги:
— Во-первых, я не думаю, что нация рождается при отрубании головы монарху. Повторюсь: только в ситуации, когда нация оказывается востребованной как аварийный способ организации социальных сообществ, она имеет возможность возникнуть. Никакой связи с капитализмом и Новым временем здесь не просматривается, скорее, речь идет о времени, предшествующем Новому, но и это — весьма расплывчато и достаточно условно. О капитализме — определенно речи никакой нет.
— Во-вторых, для того, чтобы нация имела еще большую возможность возникнуть и развиться, она должна тот час выйти на арену взаимодействия с другими нациями. Взаимодействие это будет иметь существенно другие черты, чем, например, взаимодействие государств.
— В-третьих, к нации не «принадлежат», а национальность не «имеют». В особенности — по праву рождения. В этом смысле принадлежность к нации «возникает» не сама по себе, но обеспечивается индивидуальным усилием.
