В связи с постоянно выплёскивающейся в отечественные медиа проблемой уличной ксенофобии и даже ужасного русского фашизма у каждого сознательного россиянина естественно возникает вопрос: "Всё ли в порядке в деле строительства российской нации?".
Самое время провести бенчмаркинг этого бизнеса — сравнение ключевых рецептур и практик с аналогами у соседей и партнёров. Наипервейшим кандидатом для такого сравнения, на мой взгляд, будет Казахстан. В самом деле, интересно, почему у нас, когда говорят о межнациональном и межконфессиональном взаимодействии сразу к месту и не к месту вспоминают "скинхедов" и "шахидов", а в Казахстане ничего подобного нет и даже говорить не о чем. Или, например, почему в Казахстане Съезд мировых религий превращается в регулярное системное мероприятие (после прошедшего в 2003 году, следующий готовится осенью 2006 года), а у нас не удалось организовать ничего подобного уровня. Более того, то, что организовать удалось, оказалось клонами старой казённой экуменической говорильни, а казахстанский съезд продемонстрировал определённую инновативность — в частности, совершенно неслыханный на современной исламской почве многосторонний диалог с иудаизмом.
В этой статье мы попытаемся коснуться казахских практик нациестроительства сделавших возможными эти реальные достижения, попробуем понять, как решались аналогичные проблемы у соседей.
На блюде национальной кухни
Одной из первичных, краеугольных проблем строительства новой казахской нации естественно и парадоксально стала проблема русской общины. Естественность — в том, что в наследство от Советского Союза Казахстану досталось огромное русское население.
Парадоксальность — в изводе проблемы. Русские и русскоязычные и на этом осколке империи показали себя неспособными не только политически организовываться и отстаивать какие-то особые интересы, но даже осознавать у себя наличие таковых. Не нужные России (это, увы, особенно остро ощутили те, кто сюда приехал), русские послужили почти идеальным материалом для создания казахской государственности по рецепту "плавильного котла".
В этом, тем не менее, и крылась проблема. За счёт большей престижности русского языка, аморфности и минимальной затратности русскоязычной культуры, новым казахстанцам грозило превращение в аморфную массу постсоветского населения. Вместо казахстанского батыра, в "котле" мог выплавиться безликий гомункулус.
В решении этих проблем казахстанский истеблишмент (особенно по сравнению со среднеазиатскими соседями) пошел "другим путем". Вообще, стоит здесь отдать нашим соседям должное. Отличительной чертой строительства нации по-казахски оказалась системная постепенность в следовании своим интересам. Именно благодаря этому, а не принятию всяческих голосов и советов Европ и Америк за откровение свыше, многое в Казахстане было осуществлено совершенно европейскими методами. Курьёзным примером может служить то, что сейчас только в Казахстане оппозиция обвиняет власти в последовательном проведении непонятной и бесцельной политики. Критику такого типа можно услышать исключительно в Западной Европе или Америке, но никак не в СНГ. Нельзя сказать, чтобы даже и при этих вполне цивилизованных методах строительства новой нации удалось совсем обойтись без принудительных мер (так хорошо не бывает).
Подобные административные усилия по внедрению казахского языка и пропаганде казахской истории, хотя и в дальнейшем были признаны контрпродуктивными, всё же послужили делу признания казахской культуры и заложили основы её конкурентоспособности.
Однако вскорости русский язык был объявлен вторым официальным языком и уже к 2005 году некоторые эксперты заявляли, что у не знающих русский казахов больше проблем в официальных органах, чем у русских не знающих казахский. Эти мнения косвенно подтверждаются тем, что более половины газет выходит на русском языке, а телевидение и радио вещают преимущественно на русском. Однако это вовсе не означает, что повышение конкурентоспособности казахской культуры административными мерами было совершенно прекращено. Наоборот, оно было интенсифицировано, но по европейским образцам. Центр тяжести пропаганды сместился в казахскоязычную прессу и общественные организации. Очевидно, что казахстанское руководство логично сочло необходимым сначала улучшить отношение самих казахов к собственной культуре, а потом уже ставить её в основу общеказахстанской.
Дополнительным плюсом здесь служит защита лиц, не принадлежащих к казахской культуре от всяческих возможных этнокультурных шоков и предубеждений. А они были бы неизбежны, при прикосновении к столь щекотливой для любого народа тематике, выплеснись внутриказахские споры об истории или языке на страницы и экраны русских изданий. Вообще же (и что особенно значимо для нас в опыте "нации по-казахски"), когда пропагандой национальной культуры занимаются общественные организации, они могут позволить себе куда больше риска. Их ошибки будут оценены как их личные неудачи, а отнюдь не как "катастрофические провалы" государственной политики.
Не случайно, эти вопросы в большинстве европейских стран, как и в Казахстане, находятся преимущественно в руках неправительственных организаций.
Евреи? — Это хорошо для казахов!
В качестве приправ национальной кухни (иной раз весьма острых) Казахстан в наследство получил целый букет малых национальных общин, включая чеченскую и турецко-месхетинскую. В отличие от других постсоветских стран, проблема этнической преступности в Казахстане не возникала и вряд ли это объясняется только рассказами об ужасах казахских тюрем.
Даже склонная к этому делу китайская диаспора (одна из самых малых в СНГ), которую, похоже, не пугают никакие тюрьмы, не отметилась организацией каких-либо серьезных "триад". Немецкая и, особенно, еврейская общины, в других странах зачастую являющиеся объектами раздражения и даже ненависти, в Казахстане, наоборот, воспринимаются как элементы приятного разнообразия элиты. На низовом уровне практически все уехали из страны и поэтому непосредственные контакты, в которых только и возможна конфликтность, стали незначительными. Нельзя не упомянуть и о корейской общине, которая сама подверглась значительному ассимилирующему влиянию среднеазиатского окружения и прекрасно вписалась в раздел бизнес-пирога, но по-казахски, на условиях государствообразующей нации.
Несостоявшийся экстремизм
Религиозное (исламское) возрождение возымело в Казахстане наименее разрушительные последствия. Вместо ожидавшегося всплеска экстремизма не получилось даже бульканья. Частично это можно отнести на счёт взвешенной политики казахского руководства, частично на счёт ошибок самих религиозных экстремистов. Экономические стимулы для исламского экстремизма в Казахстане оказались минимализованы. Проводимые реформы, в отличие от сопредельных стран, не дают повода говорить об "антиисламской" экономической политике, в первую очередь об ущемлении малого бизнеса, к которому экстремисты традиционно набиваются в защитники.
Налоги на доходы физических лиц фактически приближаются к шариатским нормам (до 10%). Образцом традиционной морали являются репатрианты, которые вполне могут конкурировать с иностранными проповедниками по предприимчивости, а в ряде случаев (из Евросоюза и Америки) и по доходам.
Сами исламские экстремисты совершили в Казахстане ряд тактических, идеологических ошибок. Например, они, сосредоточили основные усилия на конкуренции с христианскими проповедниками, а не на борьбе с традиционным исламом, как они это делают в большинстве других стран.
В результате, традиционный ислам получил время для возрождения и пространство для расширения своих позиций, а христианские проповедники дополнительную рекламу даже в тех сегментах казахстанского общества, куда им был затруднён доступ изначально. Общество и государство при этом, признавая исламскую культурную доминанту, не пыталось бегать за каждым верующим и напоминать ему о светском характере государства и "особых правах" традиционных религий. Это стало одной из основных причин того, что миссионерская активность некоторых конфессий не превратилась в фактор внутренней, хуже того, внешней политики (как, увы, произошло у нас). Кроме того, исламистские экстремисты были лишены такого действенного конкурентного преимущества, как обличение коррумпированности и оппортунизма традиционных старейшин — излюбленного приёма на Кавказе и в арабских странах. Казахское руководство избегало показухи и штурмовщины, к сожалению, ставших характерными чертами возрождения этого важного общественного института в других государствах.
Поэтому теперь старейшины не воспринимаются, как политическая обслуга власти, а, скорее, как некая надстройка над ней, причем не связанная напрямую с негативными аспектами власти. В других постсоветских государствах съезды кланов, выборы советов старейшин при первых шагах независимости имели характер бюрократических процедур, иногда даже с вручением вымпелов и папками "делегату съезда". В Казахстане старейшины словно самозародились из прежней номенклатуры и более широкого круга "уважаемых людей". При этом если когда и говорилось о каких-то съездах кланов или более крупных объединений — жузов, никогда речь не шла об искусственных бюрократизированных мероприятиях.
Происходящее на таких встречах воспринимается, как нечто значительное и окружается атмосферой тайны. Поэтому у исламских экстремистов в Казахстане, в отличие от арабских стран или Кавказа, отсутствует возможность разоблачать мнимую коррумпированность старейшин или связывать их закулисную власть с каким-либо публичным негативом в жизни общества. С другой стороны, деятельность старейшин может служить, если и не хорошим прототипом, то, по крайней мере, неплохой школой гражданского общества. Характерной чертой которого как раз и является контроль за деятельностью властей небольшими группами граждан, объединяющимися по тому или иному признаку. Интересно, что внешние наблюдатели, в том числе такие компетентные, как распространители международного экстремизма, судя по всему, оценивают Казахстан как государство европейского типа.
Наиболее подверженными мусульманской пропаганде оказались молодые студенты, чересчур увлёкшиеся националистическими идеями. Аргумент ими приводился железный — два великих казаха прошлого Ходжа Ахмет Яссави и Аль-Фараби были суфиями (членами древнего исламского мистического ордена). Достаточно быстро "суфистская" пропаганда перешла к предсказаниям грядущего Армагеддона и необходимости записываться в "армию Махди".
В работе с этим контингентом также сказалась обычная казахстанская склонность к постепенности и системности. Ребятам дали поиграться на отведенной площадке, чтобы присмотреться. Реакция госорганов — публичная и жёсткая (как это принято на Востоке) — последовала, лишь только начались первые разговоры о возможном проникновении "суфистов" во власть. Страна, в которой единственную экстремистскую угрозу представляет собой ничтожная, хотя и организованная по евростандарту секта. Страна не только сумевшая избежать межнациональных и межконфессиональных конфликтов, но и одновременно заложить фундамент нации, заслуживает изучения своего опыта со стороны соседей, а в чём-то (например, в межконфессиональных отношениях) может и предложить примеры выхода на "евроуровень качества".
И к слову, об особенностях казахской национальной кухни: корейские салаты, которые так любят в России, появились в результате пребывания корейцев в Казахстане, настоящая корейская кухня их не знает.
