Происходящее в последнее время в отношениях России и Белоруссии трудно назвать иначе, кроме как тяжёлым кризисом. Отсутствие президента Белоруссии на саммите ЕАЭС и ОДКБ в Петербурге 25 декабря 2016 г. и его отказ подписывать Таможенный кодекс ЕАЭС стал сильным ударом по ходу интеграционных процессов. Глубина кризиса особенно стала ясной после пресс-конференции А.Г.Лукашенко 3 февраля, на которой прозвучал целый ряд весьма эмоциональных выпадов против России, далеко вышедших за пределы прежних «норм приличия» в наших отношениях. Слова о том, что он и лидер России «ссорятся больше, чем любой другой президент с президентом», решение подать на Россию в суд из-за сокращения поставок нефти, поручение начать уголовное расследование против одного из крупных российских чиновников, обвинения в адрес Москвы в том, что она ставит «крест на всех договорённостях», подтверждение отказа России в авиабазе и многое другое в том же духе – такого потока резких заявлений со стороны главы Белоруссии ещё не было. Тем более бросается в глаза их крайняя эмоциональность, что даже стало причиной призыва со стороны пресс-службы Кремля вернуться к обсуждению спорных вопросов «в спокойной манере».
А 28 февраля этого года прозвучали слова Лукашенко о хорошем («здравом») национализме в целях «повернуть умы, сформировать гордую за себя нацию». На самом деле эти заявления важны самим фактом озвучивания уже давно реально проводимой политики, но не являются каким-то существенным в ней поворотом. В сущности, тот курс, который проводит Лукашенко примерно с первой половины – середины нулевых годов, является вполне националистическим. Ориентация на воссоединение и готовность использовать для этого багаж общерусской идеологии – это всё было в 90-х. Но к середине – второй половине нулевых годов настрой изменился принципиально. Уже тогда – примерно к 2007-2008 гг. – произошло полноценное возвращение к белорусскому национализму советского образца.
У нас, как и в самой Белоруссии, есть традиция описания белорусской внутренней политики как противостояния пророссийского «интегратора» Лукашенко и злобных русофобов – белорусских националистов. В реальности всё гораздо сложнее. Это та же ошибка, что и в описаниие до-евромайданной украинской политики как борьбы «пророссийской» Партии регионов с прозападными украинскими националистами. На самом деле, как Партия регионов была вполне себе украинской националистической, так и Лукашенко так же националистичен, просто он наследует другому, чем условный БНФ, национализму – белорусскому национализму советского образца. А ведь именно он и имеет какую-либо силу и значение. По крайней мере именно на его основе создано и ныне здравствует белорусское национальное государство. И этот извод белорусского национализма так же враждебен всему русскому и русофильскому в политической сфере, как и украинский национализм от Партии регионов – и те и другие полностью зачистили свои «зоны контроля» от русской общественно-политической жизни, уничтожив русскую субъектность на корню. Вот этот старый советский национализм в наши дни Лукашенко и называет «здравым», противопоставляя национализму своих оппонентов. Да, для белорусов в этом выборе есть очень значимое различие. Но для нас, в России, разница не принципиальна.
На этом фоне не только оппозиционные СМИ, но и близкие к власти эксперты раскручивают кампанию по запугиванию белорусов российской угрозой – якобы готовящейся оккупации Белоруссии в ходе совместных военных учений и открытия «северного фронта» против Украины. Ко всему этому бреду можно относиться просто как к нелепице, но игнорировать его не стоит, ведь то же самое рассказывают и гражданам соседних государств – в Прибалтике, Польше, на Украине. И мы видим, что сколь бы абсурдными ни были бы все эти обвинения, некоторая – и даже немалая – часть общества в них действительно склонна верить. А когда нагнетаемый страх перед «российской агрессией» дополняется эмоциональными заявлениями главы государства о необходимости защищать свободу и независимость своей страны, и даже сочувственными ссылками на «братскую Украину», которая сейчас якобы воюет за свою независимость, то погрузиться в атмосферу страха нетрудно и самой лояльной части общества.
Одновременно проходят аресты пророссийских журналистов по абсурдным обвинениям в разжигании вражды между нашими народами, всё преступление которых состоит в публикации статей «за деньги» в российских СМИ с «чрезмерно пророссийских» позиций. Выступать теперь в пользу единства с Россией стало для белорусов опасно, можно угодить и во враги нации.
Российское, а в значительной мере и белорусское общество реагирует на все эти заявления с недоумением. Кто же может быть ближе друг к другу, чем россияне и белорусы? Да и сам Лукашенко об этом не раз говорил: «мы же с вами русские люди»! Однако в политической сфере всё совсем не гладко.
Привычно наши государственные отношения оценивать как союзные. Однако, присмотревшись поближе, мы можем увидеть, что реальность несколько иная. Статус Белоруссии как союзника России является скорее формулой пропаганды, чем характеристикой наших настоящих отношений.
Вообще, можно выделить несколько моделей отношений с Россией её соседей в постсоветское время. В странах Прибалтики, а теперь и на Украине победила модель курса на ускоренную евроатлантическую интеграцию со свойственной ей максимально антироссийской политикой. Роль регионального куратора такого курса взяла на себя Польша, но в Белоруссии к нему призывает разве крайняя оппозиция типа БНФ. Для государств, которые в 1990-е стремились стать членами ЕС и НАТО, была и альтернатива – т.н. финская модель одновременного участия в западном сообществе и построения неконфликтных прагматических отношений с Россией. Это тоже проевропейская формула политики, но более мягкая, лишённая официальной русофобии и предполагающая нейтральный статус. К сожалению, давление Вашингтона не позволило никому из них пойти по этому пути. Большинство постсоветских республик выбрало модель т.н. многовекторной политики, предполагающей лавирование между Россией и Западом с использованием в свою пользу их противоречий. Настоящим мастером такого курса был Леонид Кучма, однако в 2013 г. сам Запад поставил перед Украиной жёсткий выбор – «либо с нами, либо с Россией», и страна пошла по «польскому» пути.
В свою очередь, Белоруссия всегда воспринималась как четвёртая модель, предполагающая союзные отношения с Россией и ориентацию на тесную интеграцию с ней. В 1990-е и начале нулевых годов этот курс был выражен в яркой пророссийской риторике, проекте создания Союзного государства, членстве в ОДКБ и тесном военном сотрудничестве. Однако на деле Лукашенко никогда не выступал против 18-й статьи Конституции РБ, по которой целью внешней политики объявлялось достижение нейтрального статуса. И непризнание независимости Абхазии и Южной Осетии, как и возвращения Крыма в состав России – всё это имело целью обеспечить нейтральное положение Белоруссии.
В октябре 2011 г. Лукашенко опубликовал статью «О судьбах нашей интеграции», в которой была сформулирована основа современной белорусской внешней политики – курс на т.н. «интеграцию интеграций». Согласно этой концепции, Республика Беларусь максимально открыта ко всем интеграционным проектам – и на востоке, и на западе. Это заключение является основой для идеологии многовекторной политики Минска, от которой он не стал отказываться даже после формирования Евразийского экономического союза. Многовекторность – обратная сторона той же нейтральности, то есть ориентации на одинаковое отношение со всеми внешнеполитическими партнёрами.
Именно в качестве нейтральной площадки Минск смог стать местом переговоров по урегулированию военного конфликта на Донбассе. И хотя некоторые политики на Западе выражали недовольство таким «близким к Кремлю» местом проведения переговоров, тем не менее официальный Минск был весьма убедителен. Более того, и на деле, и на словах в 2014 г. Минск оказал гораздо большую поддержку Киеву, чем Москве. В 2015 г. Лукашенко впервые пошёл на выборы с лозунгом «За будущее независимой Белоруссии!», сделав тему обеспечения её независимости от России важнейшей для своей политической программы.
В результате современная политика Минска ничем принципиально не отличается от политики Киева времён Л.Кучмы. Да, Белоруссия участвует в наших проектах интеграции. На деле же она хочет иметь бонусы от союзного статуса с Россией, но не хочет терпеть неудобства из-за этого в отношениях с Западом. Получается, что союзнические отношения должны поддерживаться только Россией, а Белоруссии при этом достаточно сохранять свой нейтралитет. Это, вероятно, до поры до времени очень удобная позиция, но она вряд ли может быть долгосрочной линией. В период активного противостояния России и Запада возможностей для неё остаётся мало.
Тем не менее, не стоит и винить в кризисе наших отношений только Минск. Надо признать: нам до сих пор не удаётся выработать такую модель интеграции, которая была бы не конфликтогенной и обеспечивала бы приемлемые для всех условия. Более того, и Россия, и Белоруссия имели не очень адекватные ожидания и строили не вполне адекватные стратегии.
Логика Минска в спорах по ценам на энергоносители понятна: если мы строим общее экономическое пространство, то белорусские товаропроизводители должны иметь и равный доступ к общему рынку, и равный доступ к нефти и газу, иначе они оказываются в заведомо проигрышном положении. Однако при этом Лукашенко хочет сохранить Белоруссию как независимое, суверенное, политически нейтральное и многовекторное в своей внешнеполитической ориентации государство. Хорошая идея, удобное положение, вот только всё это нереалистично и приводит к постоянным конфликтам. В такой модели нет надёжного механизма разрешения противоречий. Создание рынка с общим доступом к внутрироссийским ценам на энергоносители возможно только через формирование общей политической структуры. Либо Белоруссия остаётся внешним партнёром и в политической, и в экономической сфере, пусть и с большой степенью взаимной интеграции, либо начинается создание действительно общего союзного государства.
И всё же неудача в интеграции всегда будет в первую очередь провалом России. Это её важнейший геополитический интерес. И нынешний кризис для неё должен стать поводом к пересмотру всей системы интеграционных проектов, иначе трудно будет двигаться вперёд. Подобные «тарифные и торговые войны» с Минском активно шли в 2007 г. – ровно десять лет назад, и с тех пор принципиально ничего не изменилось, хотя интеграция продвинулась вроде как довольно далеко – по крайней мере, уже создан Евразийский экономический союз. Но думается, что корень проблем в самой базовой идее, положенной в эти проекты, будто постимперское пространство можно собирать на основе только экономического фактора, жёсткой товарно-денежной прагматики. Нет, нельзя. Ведь исторически оно собиралось на основе совсем других факторов – военно-политических в первую очередь. У Киргизии и Белоруссии объективно слишком разные экономические интересы, чтобы они предпочли интеграцию друг с другом другим возможностям. Но наличие ещё в значительной мере общего гуманитарного пространства и наследие прежней советской инфраструктуры контактов делает их участниками общих проектов.
Невозможно собирать такое пространство и без политической составляющей. И более того – без закрепления ведущей роли России. Игра в равноправие, может быть, была и хороша до поры до времени, но уже давно не работает. Модель интеграции может быть работающей только в одном случае – если она адекватна реальности. А реальность такова, что ни одно государство на постсоветском пространстве не сопоставимо с Россией по объёму экономики и политическому весу. Никакая «евросоюзная модель» здесь не пройдёт, так как нет тех условных Германии и Франции, равноправный союз которых может расширяться на новых членов, одаривая их выработанными в диалоге друг с другом правами. Постсоветская интеграция – это объединение вокруг России, и от этого факта никуда не деться.
Однако все эти уровни интеграции – экономический и политический – невозможны без их реального базиса – общего гуманитарного пространства. И вот здесь у России и Белоруссии всё обстоит совсем не гладко. Общий язык и единая городская культура, превалирующая в обоих государствах, казалось бы предоставляют огромные возможности для воссоединения. Но на деле идентичность, историческая память и политическое мышление всё более расходятся.
Белорусская модель национального патриотизма строится на основе концепций, созданных в своё время специально с целью отрыва от русского мира, и в качестве национальных героев культивируются люди, посвятившие свою жизнь борьбе с Россией. Между тем Россия упорно отказывается поднимать гуманитарные проблемы и вопросы идеологии в рамках интеграционных процессов, ограничиваясь исключительно экономикой. Проект нашего общего будущего теряет поколение за поколением. И пока тема содержания тех же школьных учебников по истории не станет необходимой составляющей переговоров об интеграции, возможность для её продвижения будет только сужаться.
Примечательно, что в своих заявлениях 28 февраля Лукашенко попытался обосновывать свой окончательный разворот к белорусскому национализму общемировой тенденцией на «приоритетность национальных интересов». «Мир национализируется», - как же Белоруссия может быть в стороне? Она же всегда была против американского глобализма, а это та же тема. Однако тут есть один новый момент, на который надо обратить внимание. С одной стороны, «первичность национальных интересов», заявленная Лукашенко, никак не противоречит участию в интеграционных проектах – в национальных интересах, само собой. Однако фактически таким образом Минск отходит от идеологии «интеграции интеграций», бывшей с 2012 года его внешнеполитической доктриной. Ведь «интеграция интеграций» (открытость ко всем интеграционным проектам в мире) по своей идее была тем же глобализмом, только под особым соусом, а на деле служила оправданием открытости Минска к интеграции с Россией (Запад-то ничего всерьёз и не предлагал). Теперь же заявленная «национализация» политики – это открыто объявленный отход от российских предложений, подкреплённый заодно и отказом от подписания важных интеграционных документов. То есть за сменой риторики очевидна и смена приоритетов.
Проблема в одном: вся система не только власти, но и социально-экономического устройства Белоруссии при Лукашенко была основана на приоритете отношений с Россией. Развернуться на Запад без саморазрушения эта система не способна. А значит, новая риторика пришла в противоречие с глубинными основами обслуживаемой ею реальности. И вряд ли это противоречие может стать источником для развития. Скорее для ломки имеющейся системы.
Лукашенко хочет обыграть крайне-правый тренд на Западе в свою пользу. Однако прозападным белорусским националистам эта тема гораздо ближе. Это они здесь – хозяева дискурса, а не он. А значит, это уже их игра, и они будут задавать её правила.
В России почти четверть века успокаивали себя тем, что «эти страны никуда от нас не денутся», и указывали на вполне объективные экономические основания для такого суждения. Однако реальность ещё более убедительна: ещё как денутся. И разрушение всей структуры экономики не является блокирующим препятствием, которое может удержать «братские республики» рядом с Россией. Пока Россия не увидит вокруг себя людей, а не товаропотоки, дело нашей интеграции вряд ли сможет стать успешным.
