Полгода на войне в Новороссии

Добрый день. Сегодня у нас в гостях Андрей Афанасьев – человек, который провел более года на территории Донецкой и Луганской областей. Начнем с того момента, как мы расстались…

 – 13 июня я выехал из Новосибирска на фуре, везущей гуманитарную помощь, а примерно в 20-х числах был в Донецке Ростовской области.

 – Да, тогда мы отправляли уже, наверное, не первую фуру.

 – Да, вторая, по-моему.

 – Итак, в Донецке мы расстались. Как дальше распределилась эта гуманитарная помощь? И как вообще ехали, что видели в тот момент? Ведь тогда как раз были активные боевые действия…

 – Ну мы вместе видели границу, слышали разрывы на той стороне, видели переходящих на российскую территорию ополченцев. Кроме этого, я что-то добавить не могу, потому что ехал я уже по более-менее мирной территории – по крайней мере, там было спокойно, без выстрелов. Нашу гуманитарную помощь мы еще в Донецке Ростовской области перегрузили в другую фуру. Приехали сначала в Луганск, там часть была разгружена…

 – Что ты видел в Луганске?

– В Луганске мы были поздней ночью или, считай, ранним утром. Людей на улицах было совсем немного. Это тогда еще был период, когда Луганск еще не обстреливался, когда он жил относительно мирной жизнью – разве только мобилизация, патрули на улицах. Никакой такой серьезной военной обстановки, кроме блокпостов, которые повсеместно были по Новороссии, я не заметил. Мы разгрузили частично фуру – то, что предназначалось именно Луганску. И тут же двинули на Донецк. В Донецке, совместно с гуманитарным комитетом, разгрузили, всё было разобрано, «оштуковано», принято. Всё было разделено – мыло отдельно, еда отдельно, памперсы отдельно. И через пару дней, с частью груза уже на «газельке», по тайным тропам, которые знали только «гуманитарщики», я пробирался в Славянск. Пробрался.

 – Был обстрел или удалось спокойно проехать?

– Спокойно проехал. Ну тогда и Донецк жил спокойной жизнью – абсолютно не военной, расслабленной. И дорога на Славянск – именно которая тайная, по проселочным дорогам, через малонаселенные пункты – она была спокойной. Тем более, это был уже вечер… И вообще тогда действовало формальное перемирие.

 – Ну это перемирие до сих пор и продолжается, я так понимаю…

 – Да-да. Ну тогда в зоне, через которую я проезжал, более-менее не стреляли – на въезде в Славянск, в Семеновке обстрела не было.

Приехал, расположился в защищенном квартале при СБУ, меня принял сам комендант Славянска с позывным Балу. Уже на следующий день я рассматривал, как распределяется именно лекарственная гуманитарная помощь в больницы Славянска. Там были заведены списки, и населению раздавали лекарства по потребностям. Всё было, конечно, не идеально, но это было хоть что-то – люди получали хоть какие-то лекарства.

 – То есть, мы можем сказать, что наша помощь дошла именно до конечного адресата?

 – Да, и это я лично своими глазами видел, и более того – после этого (я об этом еще позже расскажу) я оставался в Славянске еще в качестве добровольного помощника Славянского гуманитарного центра. Он располагался, если не ошибаюсь, на площади Ленина в бывшем офисе «Партии регионов», в библиотеке. Там принимали людей, составляли списки и раздавали еду, которая складировалась в подвале этого же здания. Раздавали крупы, сгущенку, хлеб, если удавалось, мясо какое-то – раздавали гражданам. Ну, и я сам свидетель, что наши коробки с наклейками «Русская весна», которые мы привезли из Новосибирска, из Челябинска, из Казани, из других городов – их распаковывали там, доставали крупы, соки, и всё раздавалось гражданам – по спискам, по нормативам.

 – Как вообще в тот период жил Славянск, как жили простые жители?

 – Жители в большинстве своем понимали, за что борется ополчение, сочувствовали, но, понятное дело, были в тяжелом положении – так как уже шли обстрелы…

 – Сильно был разрушен город?

 – Я ходил через небольшой промежуток от квартала СБУ до библиотеки – он не был сильно разрушен, хотя там были осколки, были выбиты стекла, но я также побывал в Черевковке, которую держала моя будущая рота, с которой я познакомился при помощи того же Балу – он меня разместил там, и я весь день и ночь провел с ними. Когда меня провели через жилой квартал частных построек Черевковки, она была сильно разрушена – примерно было то же самое, что сейчас представляет из себя Никишино: серьезные разрушения, выгорания… Там же недалеко церковь, хоть она не была разрушена, забор и сторожевая пристройка к ней были разрушены снарядом. Остановка тоже. То есть, в квартале Черевковки – там уже были серьезные разрушения.

– Как проходила эвакуация? Я так понимаю, что ты уходил из города вместе со Стрелковым, с ополчением – это был, можно сказать, знаменитый прорыв блокады. Как это всё было?

 – В один момент, вечером 5 июля поступил приказ – в казарме, где в том числе жил я (правда, у меня была отдельная комната как у журналиста, у «гуманитарщика») – в общем помещении прозвучало такое, что «Все собираемся, эвакуация». Так неожиданно. Тем не менее, собрали вещи. Весь личный состав, кто был в ополчении, оставили все телефоны – возможно, для такого хитрого хода, что засекаться будет спутником, что они всё еще в том же расположении. Я и командный состав просто выключили телефоны, повынимали батареи. Выстраивались во дворе этого здания, какое-то время ждали и по одной поступившей команде единовременно все погрузились по машинам, абсолютно гражданским – автобусы, грузовые машины, легковые машины, только несколько военных «КамАЗов» там, даже каких-то бронетранспортеров конкретно в нашей колонне не было.

 – Говорят, что оставили большое количество вооружения – так ли это?

 – Я могу сказать только то, что я именно тоже видел в интернете по свидетельствам Моторолы, по свидетельствам других бойцов – было оставлено неисправное вооружение в горадминистрации, которое вроде бы было поставлено Россией, но не выстреливалось. Вот это я знаю, что было оставлено.

 – И также говорят, что было оставлено много гуманитарной помощи…

 – Да, это факт. Я до последнего дня помогал гуманитарному центру, и у нас осталось в подвале запасов без подвоза примерно на два дня раздачи населению на 400 человек. Также знаю, что достаточно много медикаментов осталось в больнице – на сколько человек, на какие болезни сказать не смогу, но, по уверениям людей, которые там работали, которые были связаны с медициной, было очень много оставлено в больнице медикаментов.

– Вы отходили ночью из города. Когда украинские войска спохватились? Или они не среагировали на ваш отход?

 – Возможно, они спохватились уже когда мы начали выходить из города, когда уже колонна тронулась. Видимо, как раз та самая погибшая группа отвлекала украинские войска от нашего выхода. Но выходящих колонн, судя по всему, было две. По крайней мере, говорят, что хвосты одной из колонн были накрыты, но это не наша – настолько близко разрывов не было, это была крупная артиллерия, мы бы хорошо это слышали. То есть, возможно, они спохватились, что столько много выходит, но конкретно нас не накрыли. Просто всё это было для людей ново, люди как-то не сориентировались, не догадались. Часть ехала на дальнем свете, что демаскировало колонну. В том числе, проезжая по полям, мы видели в отдалении, с фланга вспышки от тяжелой артиллерии: на горизонте вспышка огня, такая как рука, в пять сторон. Удивительное и страшное зрелище было, потому что казалось, что это вполне может, и могло прилететь к нам. Ну а мы ехали, набитые как сельди в бочке в автобусе, в машинах. И даже, когда сломался наш автобус, а ломалось техники, проезжая по полям, много – позже мы ехали на самосвале, груженном уже нормальными, исправными боеприпасами. Было достаточно неприятно, где-то даже страшно.

 – Сколько времени занял этот марш-бросок?

 – Трудно оценивать это время, на часы не смотрел – часа три, наверное, выходили… Может быть, четыре. Трудно так сказать… Вышли, в итоге, в Краматорск.

 – А Краматорск тогда еще было под контролем?

 – Да… Мы выходили постепенно – сперва из Славянска в Краматорск, потом уже из Краматорска в Донецк. И из всех остальных населенных пунктов, за невозможностью их удержать, войска оттягивались.

– Итак, вы перешли в Донецк. Я помню, когда мы встречались уже в Донецке, когда я приехал с очередной партией гуманитарного груза, я предложил тебе уехать обратно со мной в Россию, и ты сказал «Я остаюсь». Как так получилось, что после такой сугубо мирной задачи – привезти гуманитарную помощь – ты потом принял решение остаться в ополчении и вообще пойти на передовую, в Никишино? Ведь Дебальцевский котел – это то самое место, где сейчас как раз идут основные бои с украинской армией.

 – Ну, я изначально ехал с такой целью – посмотреть, во имя чего, с каким настроением, с каким составом воюет ополчение. Уже было понятно, уже знали, что в Донецке засел «Оплот», «Восток» – они сидят в городе, почти ничего не делают. Также было известно уже, что там происходит дележ власти, дележ имущества, но был также известен Стрелков в Славянске – и он стал знаменитостью, почти брендом. И именно туда я и поехал – чтобы посмотреть, что это за люди собрались. Ну и вот, приехав в Славянск, проведя целый день на Черевковке на позиции роты Болгара, как она называлась, я увидел, что это никакие не маргиналы, не наемники – это нормальные, обычные люди, вышедшие защищать свою землю, свой родной город. Это процентов на 50-60 были жители Славянска, остальные – жители области и других областей Украины.

 – Граждан России было немного?

 – Да, на тот период еще было немного.

 – То есть, после того, как ты вышел из Славянска, для тебя был решен вопрос, что ты остаешься?

– Да. Я посмотрел, что это люди вполне адекватные, и что с ними плечом к плечу мне было бы приятно и комфортно воевать.

 – Высказывается очень много разных мнений о том, кто там воюет и ради чего. Кто-то высказывает мнение, что там такой осколок Советского Союза, кто-то говорит, что там прошла революция, кто-то говорит, что там происходит русское национальное возрождение. А что показалось тебе из общения с людьми – кто они?

 – Это не какое-то коммунистическое возрождение. Вот только сейчас, на момент ноября-декабря уже как-то о себе заявили какие-то именно левые группы, с коммунистическими идеями. Притом, они у Мозгового. А национальная тематика – не сказать, что ее импортировали россияне, она и была, местные люди тоже считают себя русскими, и не хотят, чтобы их, выражаясь компьютерным языком, «перепрошивали», чтобы вывернули им набекрень мозги и сделали их украинцами, такой вот химерической нацией. Да, это возрождение. Возрождение русского народа, русского духа. Люди вспомнили, кто они есть, и не пожелали мириться со злонамеренным желанием других людей их поменять. Это, я считаю, так. Именно русские националисты, как это принято считать, в основном, конечно, пришли из России. Я знаю несколько таких групп – они, в основном, в Луганской республике.

 – А в Донецке?

– В Донецке националисты, в основном, разбросаны по подразделениям. Ну вот, как, например, я просто остался с теми людьми, с которыми познакомился, с которыми мне комфортно было вместе, которых я уже понял, которых я, можно сказать, изучил. В нашем же подразделении я встретил своего идейного соратника из Питера – он был в другом взводе.

 – Что из себя представляли бои в Никишино и вообще – что из себя представляет эта война? Чем она, может быть отличается от того, что мы знаем из учебников истории – какая война есть на самом деле?

 – Понятно, что это не кинематографическая война как с немцами, и даже не такая как в Чечне. Как минимум потому, что в роли защищающейся стороны и сидящих под обстрелами выступаем мы, русские. Для нас эта роль как бы внове. Война в основном артиллерийская. Первый и, наверное, единственный раз «Альфа» выдвинулась на Семеновку, это был знаменитый Семеновский бой 5 мая.

– А «Альфа» – это кто?

 – «Альфа» – это местное украинское подразделение типа спецназа. Выдвинулась, потеряла там много своих бойцов, и больше в открытые столкновения украинская армия не желала вступать – в основном, отделываясь артиллерийскими обстрелами и какими-то небольшими диверсионными группами. Конечно, есть какие-то и открытые столкновения, достаточно серьезные, фронт на фронт – но они очень редкие. В основном, это партизанская война –накрытие колонн, это артиллерийские перестрелки – когда уже у ополчения стала появляться артиллерия, трофейное оружие из Иловайского котла, из Луганска первые «Грады» – тогда началась натуральная артиллерийская война: взаимные обстрелы, накрытие позиций, артиллерийских точек друг друга.

 – Много говорилось, что украинская армия применяла запрещенные виды вооружения – например, фосфорные бомбы, обстреливала гражданские объекты – насколько эта информация верна?

 – Это абсолютно верная информация. Этому я был свидетелем в том же Славянске. Рота ополченцев в квартале Черевковка располагалась на пятачке чуть дальше от школы, контролировала мост. В жилом квартале Черевковки ополченцы совершенно не располагались. Зачем было равнять его с землей – непонятно. Тем не менее, он был разрушен – много погоревших, переломанных, уничтоженных домов. Много известий, новостей про район Артем в том же Славянске – как его тоже уничтожали. А это многоэтажки, абсолютно жилые кварталы. По моему разумению, это геноцид. Опять же, по поводу запрещенных припасов – и этому я стал свидетелем, когда пришел в ополчение в Старомихайловке. Это был день, когда мы уже собирались отходить, стояли в дозоре, и в стороне Петровского района Донецка мы отчетливо увидели нисходящие вниз разделяющиеся огненные заряды. Ну, это очевидно были, судя по предыдущим записям из Славянска, фосфорные бомбы. И опять же был удар по химическому заводу, не помню названия…

 – Ты был свидетелем этого взрыва?

 – Взрыв был такой мощности… По звуку, может быть, это и не страшно – страшным был эффект, что вот этот химический завод – в нем что-то так взорвалось, что создало такое миниатюрное ядерное облако – по виду, тот же гриб. Это было угнетающе страшное зрелище. Но это факт, что по мирным кварталам стреляли фосфором, по промышленному предприятию – артиллерией или чем-либо, «Градами». Ну и опять же – в Никишино стреляли не только по местам, где стоит ополчение, но просто каким-то пристрелом наобум украинские войска разрушали дома.

 – Много ли жертв среди мирного населения?

– Жертв много. Потому что люди во многом не желают покидать свои дома, многим некуда идти, а переезжать в Россию многие не хотят – поэтому и жертвы среди тех, кто сидит дома, кто не успел спрятаться в бомбоубежище, кого обстрел застал на улице. Ежедневно, практически под каждым обстрелом погибает от двух до пяти человек – это регулярная статистика.

 – За тот период, что ты прожил в Донецкой области, как изменилось ополчение? Говорят, что там «махновщина», слабо управляемые отряды… Какова ситуация сейчас?

 – Всё стало меняться: от таких вольных дружин идет переход к регулярной армии. Составляются уже четкие списки: по крайней мере, в нашей, 7-й бригаде, в которой я служил, в 1-м Славянском батальоне, мы почти перешли на фамилию-имя, без позывных, как по начальному периоду, когда было всё сомнительно, когда боялись раскрывать настоящие имена. Фактически, это стало регулярной армией Новороссии. Выстроены списки по присвоенным специальностям, никто не теряется, никого в тени нет. Снабжение пищевое, денежное довольствие хоть какое-то идет. Это хорошо и это правильно. Исчезают такие моменты как какое-то самоуправство. Пьянство серьезно наказывается. То есть, налицо положительные изменения в сторону регулярной армии с жесткой дисциплиной.

 – Мы понимаем, что это перемирие ненадолго, активно также перевооружается и украинская армия. Есть ли уверенность, что ополчение выстоит тогда, когда начнется действительно серьезная война.

 – Я думаю, что ополчение выстоит. Главное, за счет чего мы держимся, это за счет боевого духа и чувства своей правоты. Даже я, русский из России – я на своей, на русской земле, и это придает нам силы. И уверен – и по вооружению, и по своим моральным качествам ополчение выстоит. Другой вопрос – сможем ли мы перейти в контрнаступление и отвоевать всё, что было украинской армией захвачено... Но то, что выстоим от удара – это я уверен.

Материал недели
Главные темы
Рейтинги
  • Самое читаемое
  • Все за сегодня
АПН в соцсетях
  • Вконтакте
  • Facebook
  • Telegram