Летом 2009 г. в Польше разгорелся и до сих пор не угасает спор о содержании восточной политики страны. По своим последствям, возможно, его можно будет соотнести с дискуссией, спровоцированной програмной статьей Юлиуша Мерошевского «Польская Ост-политик», появившейся в журнале Ежи Гедройца «Культура» в 1973 г. Мерошевский счел прекращение взаимных противоречий и расприй между поляками, россиянами, литовцами, белорусами и украинцами возможным при условии признания первыми послевоенной восточной границы Польши окончательной и права трех последних на независимость в случае распада СССР. Сначала эмиграционные круги восприняли эти тезисы как вероломство и предательство польского raison d'État. Но уже в момент создания первого некоммунистического правительства Польши в 1989 г., и еще до распада СССР, эти тезисы были общеприняты, и не оспаривались ни одной из многочисленных в только что отказавшейся от однопартийной системы стране политических сил.
Парадигма польской восточной политики, предложенная Ю. Мерошевским и Е. Гедройцем, позволила разрешить конфликт между наследниками двух главных политических концепций польской эмиграции: национальной и федеративной. Их провозгласили, соответсвенно, Роман Дмовский и Юзеф Пилсудский еще в конце Первой мировой войны. По большому счету, согласно первой концепции, границы независимой Польши должны охватывать территории этнического и культурного преобладания поляков, где представители национальных меньшинств со временем ассимилируются. Согласно второй концепции, Польша должна была возродиться в случае крушения советского режима как федеративное государство, с широкой автономией литовцев и украинцев. Дискуссии вокруг статьи Ю. Мерошевского привели к выработке единой программы восточной политики Третьей Речи Посполитой, проводимой наследниками так «Солидарности», как и ПОРП. В результате исчез один из основных факторов внутренней напряженности и слабости польского государства периода 1918-1939 гг.
Но самое главное, парадигма Мерошевского-Гедройца позволила разрешить многовековый польско-украинский конфликт, из-за которого Польша дважды – в конце XVIII века и в 1939 г. – не была в состоянии защитить свою независимость. Ведь ни один из основных политических лагерей польской эмиграции после 1945 г. не признавал линии Керзона от 1919 г. и тем более линии Гитлера-Сталина (Риббентропа-Молотова) от 1939 г. Достаточно задуматсья над территориальными изменениями Польши в XX веке, чтобы понять, насколько неочевидной в 70-тые года XX века была идея Мерошевского-Гедройца, и как поистине революционные последствия она внесла в отношения современной Польши с Литвой, Беларусией и Украиной. Не будь программы редакции журнала «Культура», в 1989 г. в Варшаве взяли бы верх либо националы, либо федералы. В последствии процесс распада СССР мог бы стать кровавым, а сотрудничество политиков восточных и западных регионов Украины стало бы намного сложнее.
Карта составлена автором на основе http://info-poland.buffalo.edu/classroom/LFigs/Fig10.pdf
И все же восточная политика Третьей Речи Посполитой оставила неразрешенным стратегический с точки зрения безопасности Польши вопрос: каким образом содействовать укреплению независимости бывших республик СССР и одновременно продвигать польско-российское примирение. Опыт последних 20 лет – в частности, «цветных» революций и российско-грузинского конфликта – показал: чем основательнее Польша поддерживает право стран Восточной Европы и Южного Кавказа на самоопределение вектора внутреннего развития и внешней политики, тем острее становится кризис на линии Варшава-Москва.
Как было сказано в начале, нынешний спор о польской восточной политике может привести к новой парадигме этой политики. Вряд ли она разрешит только что упомянутый вопрос, но тем не менее она может привести к смягчению трений в отношениях Варшавы с Берлином и Парижем, с одной стороны, и с Москвой, с другой стороны, исходящих из различного толкования будущих отшений ЕС с восточными соседями.
Полемику о современной польской восточной политике вызвали видный в Польше эксперт по постсоветской проблематике, в свое время член Програмного совета правящей «Гражданской платфоры» Бартломей Сенкевич и министр иностранных дел Радослав Сикорский. Их статьи были опубликованы соответсвенно еженедельником «Тыгодник повшехны» от 4 августа и «Газетой выборчей» от 28 августа 2009 г. В ответ выступили, в частности, внештатный советник Президента Леха Качиньского, Марек А. Чихоцкий, и депутат Европейского парламента от партии «Право и справедливость» Павел Коваль. И все таки не стоит сводить эту дискуссию к очередному столкновению главных партий на польской политической сцене. Например, комментаторы «Газеты выборчей», как правило, крайне скептически настроеные к «Праву и справедливости» и к связанному с этой партией Президенту Качиньскому, заняли позиции противоположные Сенкевичу и Сикорскому.
В связи с этим, для участников названного спора приходится подбирать новые определения. В обиход возвращается использованное польскими партиями с XIX века деление на «пястовичей» и «ягеллоновичей» – мнимых политических наследников первых польских королевских династий. На этот раз оно было предложено полушутья в ответ Р. Сикорскому, который в вышеупомянутой статье не вполне понятно заявил, что поражение в «польско-немецкой» войне 1939 г. стало «цивилизационным провалом ягеллонской государственности», и призвал позабыть «ягеллонские имперские претензии». Раз Ягеллоны призваны олицетворять якобы имперскую программу «Права и справедливости», то некоторые комментаторы посчитали Пястов олицетворением внешней политики «Гражданской платформы». Ведь князь Болеслав Храбрый в 1000 г. согласился участвовать на правах младшего брата в реализации проекта императора Священной Римской империи Оттона Третьего, за что был признан лидером цивилизованого мира на восточной окраине. Все-таки эти исторические аналоги слишком неточны, а для публики не осведомленой об истории Польши – и прямо абстрактны. Антитеза «традиционалисты» (сторонники парадигмы Мерошевского-Гедройца) – «европеисты» (те, кто против парадигме Мерошевского-Гедройца) более обоснованная.
Значимость Сенкевича и Сикорского в польском эстаблишменте не одна причина бурного развития обсуждения их выступлений. Дело в том, что в силу, как минимум, четырех факторов меняется среда безопасности Польши. Во первых, процесс политических и экономических преобразований в странах Восточной Европы и Южного Кавказа привел к становлению диктатур или безнадежно замедлился. Нельзя считать реальным выполнение этими странами критериев членства в ЕС и НАТО в обозримом будущем. Во вторых, процесс европейской интеграции находится в кризисном состоянии так во внутреннем, как и во внешнем его измерениях. Мало кому понятно, каким путем будут развиватся отношения между немецко-французским центром и перифериями в рамках ЕС с вступлением в силу Лиссабонского договора. Также неясно, в каком направлении пойдут отношения между немецко-французским и американским центрами в рамках Североатлантического альянса. Вопросов не вызывает лишь факт, что в обоих организациях нет согласия насчет принятия новых членов – причем любых. В третьих, США сокращяют свое присутсвие в Европе – они не будут склонны увлекатся программой преобразования постсоветского пространства в силу хотя бы осложнения ситуации в поясе стран от Израиля по Пакистан, и приобретения Китаем роли глобального игрока. В четвертых, Россия доказала, что ради реализации своих региональных притязаний готова использовать военную мощь.
В таком контексте суть спора европеистов с традиционалистами становится понятней. Основные тезисы первых (хотя их всех таким образом никто из участников полемики не назвал и следует иметь в виду, что отдельные пункты могли бы вызвать недоуемение у отдельных европеистов) сводятся к следующему:
В свою очередь негласную программу традиционалистов можно охарактеризовать следущим путем:
Программа европеистов становится особенно интересной с учетом двухлетнего опыта восточной политики правительства Дональда Туска. Оно в самом начале своей работы согласилось не поднимать вопросы прошлого в польско-российских отношениях в политическом и тем более юридическом ключе. Нынешнее правительство Польши воздерживается также от шагов в отношении восточных соседей ЕС, которые могли бы вызвать негодование в Москве. И так, предложенное Варшавой и Стокгольмом «Восточное партнерство» не упоминает о членстве стран-адресатов в ЕС, а премьер-министр Д. Туск публично дистанцировался от миссии Президента Л. Качиньского в Тбилиси 12 августа 2008 г. Однако, нельзя не упомянуть об инициированном министром Р. Сикорским осенью 2008 г. сближении ЕС-Беларусь и его визите в Кишинев в конце июля 2009 г. - накануне досрочных парламентских выборов. Наконец, правительство Д. Туска демонстрирует готовность к уступкам России в области энергетической торговли, в частности к продлению контракта с Газпромом до 2037 г. и увеличения количества покупок. Соглашение до сих не достигнуто изза позиции польского концерна PGNiG, который не принимает предложении Газпрома, касающихся условий транзита газа по территории Польши.
В связи с этим можно предположить, что успех европеистов во многом будет зависеть от того, сумеет ли Россия ощутимо компенсировать Польше уступки премьер-министра Д. Туска. Но главное не это. Первоочередную роль, с точки зрения развития польской восточной политики, сыграют готовность украинских и других восточноевропейских властей к модернизационному рывку и развитие событий внутри ЕС и НАТО.
Автор – аналитик Бюро национальной безопасности Республики Польша (bbn.gov.pl). Данная статья отражает личное мнение автора.
