Детские стихи и взрослые вопросы
Современному поколению детей редко читают старые советские стихи. Слишком много контента. Но Корнея Чуковского всё же многие помнят. Вспомнился и мне его замечательный стих про Бармалея.
Советский детский автор Корней Чуковский в конце своего доброго произведения таки зачем-то приручил опасного и кровожадного Бармалея. И отправил его на постоянное место жительства даже не в Сибирь, а прямиком в город Ленинград, кренделями ребятишек угощать.
Стих 1925 года перечитывается сегодняшним днём как-то подозрительно. Никак не мог себе представить заблудший советский деятель искусства, что Бармалей сто лет спустя будет бродить по мегаполисам разных стран мира, прячась наедине со своими плотскими фантазиями где-нибудь в кустах возле детской площадки, а если уж и возьмётся угощать кого-то кренделями на улице или у лифта, то лучше бежать детворе от такого Бармалея куда подальше.
Приручить Бармалея и отправить его в Ленинград с учётом исторических перспектив было неправильной идеей. Совершенно немыслимой, но советская идеология подразумевала как раз именно этот вариант. Одна страна на весь земной шар. Всех везде размазать понемножку. Докторов - в Африку. А какую-то часть стрёмных Бармалеев, со всего света отправить в том числе и в Ленинград. Пусть бы их отправили куда-нибудь ещё. Но почему обязательно-то в Ленинград? Чем так не угодил Корнею Чуковскому прекрасный город на Неве?
Пугать русских, да и любых других детей Бармалеем - вполне нормально. Жизнь для маленького человека - череда вызовов, и не важно, кошка ты или человек, своих детёнышей на автомате все готовят к тому, что жизнь - это не лёгкая прогулка. В числе неожиданных барьеров и опасностей - страшные бородатые людоеды, их следует опасаться.
Бармалей - это серьёзно.
Дети, хоть они и дети, они вполне знают толк в насилии. Оно начинается примерно с детского садика, где происходят первые стычки, драки, примитивная игра в доминирование, унижения и оскорбления. Ни один ребенок не поверит, что людоед Бармалей способен стать добрым и полюбить маленьких детей за чем-либо ещё кроме как их сожрать. И страшный людоед в подсознании детей XX века всегда имел конкретное название - Бармалей. Большой и толстый, с чёрной бородой и злым взглядом. На фоне маленьких деток, согласитесь, образ вполне исключает любые двоемыслия. Поэтому ни один благоразумный ребенок конца именно этой сказки не помнил, и помнить был не обязан - ибо этот бред в логично выстроенном шаблонном мире ребёнка выглядел бредом неадеквата.
Опасный человек опасен всегда. В шаблонном детском мире добрый герой должен злого укокошить, причём максимально жестоко, чтоб никто не усомнился в справедливости и неотвратимости доброты. В мире ребёнка завершающим, логичным концом любой сказки является убийство злого персонажа добрым и светлым героем-спасителем.
"Вдруг откуда-то летит
Маленький Комарик,
И в руке его горит
Маленький фонарик.
«Где убийца, где злодей?
Не боюсь его когтей!»
Подлетает к Пауку,
Саблю вынимает
И ему на всём скаку
Голову срубает!”
Многие видели недавние фото с лежащими вповалку в крови телами людей. Десятки. Сотни. Тысячи их. И вот, когда я читаю, что алавитов в бывшей Сирии истребили уже десятки тысяч - и больших детей, и маленьких, мальчиков-девочек, мне не нужно узнавать много подробностей относительно того, кто такой Бармалей. Как он выглядит, что им движет.
И, определённо, надо иметь некую особую извращённую логику, чтобы возжелать переезда Бармалея в Питер или Москву, или Ближайшее Подмосковье. В надежде, что пресытившись кровью алавитов Бармалей успокоится, подобреет, и будет одаривать русских малышей пряниками и конфетами. Если б жив был Корней Чуковский, многие б ему иронично заметили, мол, пусть Бармалей бы переехал к нему на дачу. В Переделкино. И пусть детский поэт сам занимается его воспитанием и берёт на себя всю полноту ответственности за возможные последствия.
«Как я рад, как я рад,
Что поеду в Ленинград!»
Пляшет, пляшет Бармалей, Бармалей!
«Буду, буду я добрей, да, добрей!
Напеку я для детей, для детей
Пирогов и кренделей, кренделей!
По базарам, по базарам буду, буду я гулять!
Буду даром, буду даром пироги я раздавать,
Кренделями, калачами ребятишек угощать.
А для Ванечки
И для Танечки
Будут, будут уменя
Мятные прянички!
Пряник мятный,
Ароматный,
Удивительно приятный,
Приходите, получите,
Ни копейки не платите,
Потому что Бармалей
Любит маленьких детей,
Любит, любит, любит, любит,
Любит маленьких детей!»
Стих 1925 года. Сто лет прошло. Быть может, столетие назад люди в целом, действительно, были добрее и наивнее. В особенности, поэты. То, что сто лет назад выглядело свежо и неожиданно, сегодня звучит более чем стрёмно.
Революционный детский поэт никак не мог предугадать, как будет прочитываться его произведение сегодня. Сколь буквальны будут контуры, сколь отчетливы персонажи.
В современном мире происходит много странных, порой необъяснимых событий.
Быть может мы увидим ещё какой-нибудь неожиданный сюжет. Скажем, Бармалея, подобревшего от гуманитарных танкеров, наполненных нефтью, таки повезут в Ленинград. К детишкам. Согласно стишку. К тем самым. К Танечке и Ванечке.
Если представить, что серьёзными процессами на одном из уровней руководит некий отец русской демократии, подпольный олигарх-меценат-криптофальшивомонетчик, бывший член ложи, а также Государственной Думы и Демвыбора России Жора Соросов. Который как пить дать, в заключительной части мрачного спектакля привезёт на этих же самых нефтяных баржах кровожадного Бармалея на этот раз не в какой-нибудь Париж или Брюссель, а в свой некогда родной Ленинград. Определённо, тут и сказке нашей полный конец.
Но пока этого не произошло, обратимся на мгновение к спонтанным событиям в Сирии, к очередному периоду массовых зверств и насилия. Что случилось? Нет ли причин крепко задуматься философам и религиозным деятелям, вглядываясь в новостные сводки?
На смену постмодерну в Сирии как в отдельно взятом месте вновь пришёл антимодерн. Вместо старой формации нерукопожатого автократа эпохи второй половины прошлого века пришли саблезубые хищники. Прыгающие Бармалеи, которые опять всех мочат без разбору.
Мы все оказались случайными свидетелями.
Это ещё не лавина. Всего лишь очередное, ситуативное, одно из многих подобных в цепочке, историческое событие. Наводящее на мысли о возможной веренице подобных эпизодов, когда волна словно цунами захлестнёт и размажет человечество.
Антимодерн и его последние свидетели
В индийской философии и символизме много метафор. В зависимости от направления вращения, свастика несёт в себе противоположный смысл.
Правосторонняя свастика - символ солнца, жизни и благополучия. Левосторонняя означает деградацию, деструкцию и смерть. Левостороннее вращение символизирует процесс разрушения старого порядка и подготовку к новому циклу.
В конце Кали-Юги, в эпоху максимального ухудшения морали, хаоса и деградации, мир движется в сторону тотальной деструкции. В этот момент свастика разворачивается, и начинает интенсивно вращаться в обратную сторону. Раскручиваясь, энергия мира завершает текущий цикл, чтобы приготовиться к новому. Танец тандава в исполнении Шивы согласно индуистской космологии символизирует разрушение старого порядка. Это время освобождения энергии для нового цикла. Тандава ассоциируется с движением против часовой стрелки. "Энергия Вселенной” должна перезагрузиться.
Образам индийской мифологии можно придать интерпретацию в соответствии с реалиями последних десятилетий. Когда в обличье старых доктрин, привычных явлений и символов, вполне прочитываемых слов, перед нами предстаёт нечто совершенно новое, не имеющее никаких аналогов в прошлом.
Нечто, перечёркивающее прошлое. Перечёркивающее нас. Когда на смену нам приходят "не совсем люди”.
Мы видим, казалось бы, знакомые нам явления и события. Но суть их совершенно иная. Провокационно-деструктивная, лишенная перспективы. Её суть - последующее самоуничтожение.
Вспышки происходят одна за другой, яркие и короткие сменяют длинные и затяжные. Но со временем их череда стремительно превращается в некий постоянный процесс саморегулирующейся деструкции. В начале XX века подобные события носили локальный характер, как революция в России и свержение монархических режимов в странах Западной Европы, а затем приобрели некий масштаб на территории Веймарской республики, распространившись на весьма обширные пространства, заливая свинцом, огнём и неисчислимыми бедствиями страны и континенты. Истеричный кумир миллионов пламенными речами очаровал толпу. Как результат - вместо "Великой Германии” и "великой германской нации” - ошмётки, обрубки и осколки. И от Германии, и от некогда великой нации.
Но, опять же, всё ограничилось неким относительно кратким временным отрезком. И к концу XX - началу XXI века после некоторого затишья всё обернулось уже бесконечными искрами, деструкцией и тлением.
Кому только позднее умные мира сего ни обещали "величия нации”. Однако, с тех самых пор "великих наций” в мире не прибавилось. Прибавилось жертв. Прибавилось лжи. Прибавилось вынужденных переселенцев.
Признаки обратного, левостороннего "вращения” - когда звучат публично и предполагаются внутренне одни слова и смыслы - а, по факту, - происходит совершенно иное. Противоположное сказанному и увиденному. Время муляжей. Время подделок.
Триумф Ельцина многими русскими воспринимался изначально как грядущий национальный подъём, как торжество "русской партии” в аппаратных недрах ЦК, в период национального эгоизма и символичного роста подобных движений по всему периметру бывшего СССР. В итоге, процессы шли, на самом деле, в прямо противоположном направлении. Не случилось ни национального подъёма, ни процветания ровно нигде. Ни в России, ни в других республиках. Под красивой обёрткой скрывалась лишь смерть и деградация.
На каждую свежую мысль тут же находилась подделка. Как только заговорили о монархии - русским тут же подсунули какую-то княгиню с отпрыском, откуда-то с ближневосточного базара.
Ровно аналогичным образом следует трактовать процессы в регионах Ирака и Сирии, где черные флаги нового государства отнюдь не принесли религиозную "чистоту” и справедливость. Пришла дикость, несопоставимая с самыми мрачными страницами мировой истории.
Признаки Кали-Юги и обратного вращения - это фигуры политической речи, за которыми скрывается невесть что. Если политик или государственный чиновник, словно балуясь, порождает некую словоформу, например "русский мир”, то можно констатировать ровно то же значение с прямо противоположным знаком. Это в итоге будет совершенно точно не "русский”, и ни в коем случае никакой не "мир”.
Все эти фрагменты "последних времён” не могут не настораживать.
Из той же серии - эти стенания относительно непогрешимости и эталона некой "демократии”. Чем быстрее мы бежим за любыми яркими современными лозунгами, - тем больше шансов, что мы просто попали на удочку очередного лжеца или игрока смыслами. Что мы просто смотрим чей-либо фокус. Вглядываясь в незначительные детали, отвлекающие от подлинной сути тех или иных процессов и исторических событий. И когда тот или другой деятель начинает что-либо говорит о национальном самосознании, или о демократии, или о чём-либо ещё, но обязательно с экзальтацией, придыханием, расширенными зрачками и претензией на истину последней инстанции, - с большой вероятностью это наряженный в маскарадный костюм мертвец, который тащит за собой в могилу всех своих случайно подвернувшихся слушателей и адептов.
«Вы отца вашего, дьявола, и похоти отца вашего хотите творить. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нём истины. Когда говорит он ложь, говорит своё, ибо он лжец и отец лжи» (Евангелие от Иоанна 8:44).
Контуры свободы
Представьте себе пирамидку с деревянными кружками, нанизанными на стержень. Свобода - это стержень, который пирамидку держит.
А представьте себе, что нанизанные кружки существуют не только наружу, но и внутрь. И мы их не видим, у них в некотором роде "отрицательные значения” - но для многих из нас свободу составляют именно они. Сложно просчитать статистику, но значительной части людей упорядоченность ближе хаоса. И правила ближе вседозволенности. И нахождение в рамках некой религии для них безопаснее, нежели самостоятельное чтение Священных книг и поиски Истины.
Несвобода тоталитарного общества порой убивает одних, но спасает от суицида и душевных болезней других. Ведь тоталитарные общества XX века порождали не только невинно осужденных, но и некое духовное единство, солидарность масс. В бегстве от одиночества для многих принадлежность к официальной партии, к общему делу, придавало смысл всему.
В каждом отдельном государстве, предприятии, коллективе, где существуют некие нормы, установки, можно увидеть своего рода аналог той же самой пирамидки. И политический класс страны, как и менеджмент в компании, устанавливают параметры колец данной пирамидки. Словно двигая ползунок при обработке фотоизображений в цифровом приложении. Сдвигаешь ползунки. Яркость, контраст, сатурация - их могут быть сотни. Речь не о комфорте, а о неких правилах, которые формируют атмосферу развития и созидания. В том случае, когда, конечно, мы не говорим о колониальном государстве, чьи опции строго регламентированы волей его внешних хозяев и управляющего.
Есть определённая статистика, согласно которой люди по умолчанию, как и любые другие животные, склонны формировать иерархию, и комфортнее чувствуют себя в рамках неких установленных правил. Поскольку видят в этом безопасность и перспективу для продолжения рода в том числе.
Общество на стадии разложения, наоборот, уходит от шаблонов, следуя за истерией неких вождей или проповедников новых религиозных учений.
Для каждого отдельного индивидуума ценность свободы не безгранична.
Психически здоровый индивидуум всегда предпочтёт комфорт и безопасность. И для него не может быть эталоном общество, где всем на всех плевать. Где, если ты упадёшь от какой-нибудь внезапной болезни, ты останешься лежать на земле, и тебя никто не поднимет, не предложит помощь.
Психически здоровому индивидууму захочется идти своей дорогой, если вокруг себя он увидит зомбированное общество, где более умный и более хитрый манипулирует толпой и уничтожает людей руками друг друга, проповедуя ненависть и разделение.
Припоминая эпоху "абсолютной свободы” периода девяностых в России, я прекрасно помню идеологические дискредитирующие клише, которыми одаривали тех, кто считал происходящее на пространстве бывшего Советского Союза ничем иным как колонизацией и геноцидом. Тех, кто не очень-то радовался происходящему и осмеливался как-либо негативно комментировать происходящее, официальные СМИ, нарочито "демократические” политики и узнаваемые персоналии из телевизионных программ вначале называли "красно-коричневыми”, затем "фашистами”.
В период "нулевых” продолжатели духовных традиций колониального режима девяностых выдумали для сомневающихся в правильности курса российских элит новый термин - "гламурный фашизм”.
Совершенно незначительные по девяностым-нулевым временам кучки политических маргиналов и конспирологов видели в "революции 1991 года” не окно возможностей, а замораживание колониального статуса. Торжество режима, основной целью которого являлось лишь обогащение внешних игроков. И если прыгающая вокруг тебя толпа, брызжа слюной, и подпрыгивая, как на набережной Москвы-реки напротив горящего Дома Советов в 1993, да и после, на протяжении многих лет называет вас "фашистами”, то, очевидно, какая уже разница, как вас "они” называют. Фашистами, коммунистами, или красно-коричневыми.
Революционными и новыми, как раз в духе "последних времён”, завершения Кали-Юги, были все эти мечты от 100 сортах колбасы "как у них”. Работа с аудиторией на уровне низменных инстинктов, формирование новых общностей, враждебных друг к другу, сталкивание лбами фанатичных приверженцев того, или иного проекта. Всё это, опять же, признаки обратного вращения. Когда опальный бизнесмен Борис Березовский, прогуливаясь по Лондону, предлагал в каждом регионе выставить кандидатуру с одинаковой фамилией "Сталин”, вряд ли он думал про эпоху сталинских пятилеток, экономический рост и индустриализацию. Это всего лишь рутинный элемент политической борьбы, с циничным подлогом. Просто игра на эмоциях населения, окончательно разочарованного хаосом, преступностью и трудом за копейки.
Внешний и внутренний контуры свободы - это свобода на действие с обратным смыслом. Свобода говорить и свобода молчать. Свобода никого не слушать и не слышать.
Что ценнее для человека с отдельным менталитетом? На юге Средиземноморья в общественном транспорте не помогают даже крупные штрафы за громкие разговоры, потому что все галдят, как на рынке. В Скандинавии, в автобусе заговорит только кто-нибудь один, и ему тут же скажут "тс-с-с”, приложив палец к губам, и он заткнётся. Потому что северные люди любят слушать молчание и тишину.
Свобода действия и бездействия. Переход армии и милиции под юрисдикцию непризнанного государства, как происходило на территории бывшей Советской Молдавии в 1990-92 годах, когда даже российские офицеры нового, образованного недавно государства РФ предпочитали уходить из подчинения начальства, вступая в ряды непризнанной никем, вооруженной чем придётся, армии. Доверие к тем, кого видишь вокруг себя каждый день, оказалось у этих людей выше, нежели к по-революционному наглым и циничным физиономиям в Москве или Кишинёве. Затяжное бездействие российских военных в период конфликта на Днестре вызвало разочарование у многих носителей русской национальной идеи - новое политическое руководство РФ не вызывало ни малейших позитивных эмоций. Лишь миротворческая миссия под эгидой РФ как-то смягчила негодование местных жителей, оказавшихся на длительном отрезке "один на один” с ревущей национальной революцией за Днестром, в Кишинёве. Революционные "приказы” и намёки из Москвы не выполнялись. В ней Тирасполь не видел самостоятельной силы, опираясь на незначительное число своих лоббистов, пытавшихся сгладить общий на тот момент тренд Ельцина для руководства союзных республик - "берите суверенитета сколько хотите”.
Доктрина замедления
Если говорить в политическом смысле о возможности какого-либо противодействия неизбежно наступающему повсеместно периоду распада и деградации, нужно честно признавать очевидное. Человечество в целом весьма больной организм, несмотря на видимую свою массу всех возможных миллиардов, мир переживает вползание в эпоху самоликвидации. Явление это повсеместное и неотвратимое. Думающие люди, как и те, от кого зависят какие-либо решения, должны следовать практике умышленного замедления деструктивных процессов, раз невозможно их остановить. Мы много всего увидим в новом будущем. "Национальных лидеров” с красивыми программами в качестве ширмы, неорелигиозных фанатиков, создающих не одно, а десятки государств, где будут не охранять, а отменять любые возможные традиции. Примерно как случилось на территории Ирака и Сирии некоторое время назад. Будут возникать уже десятки и сотни ярких истеричных политических фигур на всех континентах, и их кокаиновые физиономии заполнят телеэкраны и соцсети, художественные произведения, их голоса будут узнавать даже маленькие дети.
Колониализм закончится там, где территории останутся в стороне от остального, прыгающего мира. Территории замедления будут расширяться. Однако затем они неизбежно будут угасать, но везде по-разному.
Ложные фигуры антимодерна, ложные партии, религиозные движения и громкие медийные спецоперации - всё это символы "последних времён”, возвращаясь к индийской мифологии. Это быстрое вращение свастики в обратном направлении, предшествующее цивилизационной гибели.
Духовное восстание против антимодерна - это наше сомнение, это срывание его масок, это поиск личного и общего спасения в том, в чём мы разбираемся и что способны подтвердить и доказать лично. Это реализация доктрины замедления. Любых процессов. Политических. Культурных. Исторических. Молчание крокодила. Невозможно спасти мир. Достаточно хоть какое-то время понаблюдать его гибель со стороны. Какое получится.
Всё, что способствует замедлению периода распада, следует мыслящим людям поддерживать и устанавливать жесткие рамки. В этом плане достойным внимания является опыт Православной церкви, которая веками как-то умудрялась сдерживать натиск тех, или иных обновленческих групп и носителей альтернативных теорий. Как и любой другой организм, любая общественная группа, и церковь является носителем тех же проблем. Но, быть может, практика замедления позволит ей дольше, чем многое другое, сохранять человеческий облик.
Последнее, сохранение человеческого облика, внутренней гармонии, свойственной в большей степени человеку прошлого нежели будущего, в конечном итоге и есть один из смыслов доктрины замедления.
Наша гибель, гибель человечества, как и всех его отдельных фрагментов будь то государства или субкультуры, всё равно неизбежна. Необязательно так уж спешить на это последнее представление.
Мне сложно судить, насколько данные идеи относительно замедления реализуемы по времени, есть ли у нас это время. Но стоит хотя бы начать размышлять об этом.
