Современная ситуация на Северном Кавказе очень сложна, и справедливо оценивается как крайне проблематичная. Хотя в последнее время и существует некая «стабилизация положения», кризис явно наличествует и, порой в скрытой форме, продолжает развиваться.
При анализе ситуации на Северном Кавказе, часто говориться о неком «цивилизационном разломе», «конфликте цивилизаций» и т.п. Но Северный Кавказ пока еще является хоть и достаточно автономной, но частью российского социокультурного и политического пространства.
Если в отношении России вполне можно говорить о самобытной цивилизационной традиции, в плене составной части европейско-христианского мира, то в отношении Северного Кавказа говорить о самостоятельной «цивилизации» было бы очень большим допущением. Со стороны достаточного нового для Северного Кавказа салафизма (ваххабизма) можно говорить лишь о некой «цивилизационной потенции», о заявке на «новую мусульманскую цивилизацию», как локальной части салафитско-талибского общемирового «проекта».
Появление «модернистского» радикального исламизма на Северном Кавказе есть, в частности, следствие кризиса экономико-административного и культурно-идеологического комплекса, создаваемого Россией в советское и досоветское время.
С момент закрепления России в регионе общественная жизнь Кавказа постоянно менялась. Попытка создания самобытного социально-политического устройства предпринятая имамом Шамилем и его предшественниками, - так же как и современный северокавказский салафизм, - была так же своеобразным «модернистским проектом», конфронтирующим как с российско-имперским «новым порядком», так и с адатным традиционализмом. Имея в основе мобилизационно-газзаватную идеологию, личную харизму Шамиля и секиру его палача, имамат был изначально нежизнеспособен и погиб, прежде всего, по причине внутреннего кризиса.
Попытки «возродить» на религиозной основе некую «древнюю исламскую традицию», как и в Афганистане при талибах и в нынешнем ИГИЛ (организация запрещена на территории Российской федерации), ничего общего с реальной традицией не имеют. Современный салафизм Северного Кавказа никак не является возвратом к традиции, с нею он расходится не менее радикально, чем с российско-европейской.
После Кавказской и после Гражданской войны царская, а потом и Советская Россия смогла найти и предложить Кавказу определенные формы общественного устройства, которые были приняты всем кавказским социумом (кроме вайнахов, по сути Россия «цивилизировать» их так и не смогла). Эти формы были компромиссными по сути, и включали в себя сохранение и даже консервацию некоторых архаично-традиционных форм общественного устройства. Что отнюдь не исключало достаточно серьезное реформирование в других сферах деятельности.
Но с кризисом российско-имперских, в том числе советских, форм социальности, Кавказ начал выпадать из российского цивилизационного поля («Русского мира»). Кризис советско-имперского государственного проекта для Кавказа стал намного более разрушительным, чем для собственно России. Северный Кавказ оказался более «беззащитен» в духовном и социальном плане. Этот регион был более иждивенческим и инфантильным в «этнопатерналистской» советской госсистеме, консервировавшей многие формы традиционного бытийного пространства или конструирующего их с использованием старого материала.
Наступившее в 90- годы падение уровня жизни, меркантилизация социальных отношений, разрушение традиционного коллективизма – все это насело сильнейший удар по кавказскому обществу. Сохранение прежнего миропорядка, в том числе в области культурно-ценностной сфере стало все более проблематичным.
Возник мощный прессинг потребительских ценностей, доступа к которым частично или полностью горец лишен. Появились стремление жить с полным набором различного уровня благ современного потребительского общества и позывы к уходу из-под контроля «реальной традиции», подразумевавшей систему общинно-коллективистских поведенческих норм и запретов. Но когда прежняя нормативно-сдерживающая система отвергается, а новой нет – то происходит деморализация и асоциализация.
В настоящее время, в частности, существует специфическая «проблема спуска с гор». Горские законы остаются в горах. Горец, особенно молодой, выйдя из прежнего микросоциума зачастую становится совершенно другим человеком, далеко не лучшим в морально-нравственном отношении.
Проблема «спуска с гор» многопланова. В частности, горцы-мигранты выселяясь на равнину, не переносят на новое место жительства свои прежние общинные порядки, в местах массовой миграции горцев возникают межэтничекое напряжение, периодически перерастающее в открытые конфликты с автохтонным населением.
В этом плане салафистская исламизация часто является средством сохранить в условиях аморалистичного ценностного прессинга хоть какую-то нравственную основу бытия, как на общественном, - в селах и районах, - так и на индивидуальном уровне; стремлением не потерять человеческий облик и сплотить людей в «джамаат» - новую редакцию традиционной общины.
При этом большее значение приобретают «авторитеты» и «уважаемые люди». Противостоящих исламизации и реально авторитетных людей, к мнению которых прислушиваются в обществе, - таких как дагестанский врач, профессор Шамов крайне мало. Они одиноки, голос их мало слышен, альтернативу радикальной исламской идеологии их мнение составить не может. Тем более что аморально-коррупционной характер современной общественной жизни «подвешивает в воздухе» любые попытки пропаганды светско-рационального мироустройства.
Кризис светских ценностей проявляется и в сфере образования. При достаточном практицизме и четком осознании жизненной перспективы полноценное образование часто становится лишним элементом при планировании индивидуальной жизненной стратегии. Для работы в поле, на стройке или торговли на рынке достаточно лишь начального образования.
Мусульманские авторитеты на Северном Кавказе признают, что образование людям необходимо. Но их «образовательный стандарт» крайне занижен: мусульманин должен читать Коран, писать, знать четыре правила арифметики… Все что сверх этого, - «лишнее знание», – мешающее истинному мусульманину обрести должную «чистоту веры». Джохар Дудаев, введший 4-классное образование для девочек и публично заявлявший, что и чеченцу-мальчику среднее образование ни к чему, - он озвучивал прочно укорененное в чеченском (горном) обществе мнение. По мнению многих традиционных чеченских авторитетов светское (русское) образование противоречит мусульманскому духовному идеалу.
Подобная идеология «добровольного варварства» идейно оформлена и распространена уже на всем Кавказе. Образованность, в отличии от богатства, уже не гарантия общественного уважения. Такое положение уже привело к тому, что в отдаленных районах наблюдается дефицит квалифицированных кадров: врачей, учителей, ветеринаров, инженеров сферы коммунального хозяйства и т.д.
Налицо и кризис кавказской интеллигенции как социального слоя. Происходящий по естественным причинам уход той ее части, которая является носителем светско-квазисоветских духовно-ценностных блоков, все более ослабляет прежние общественные позиции. Новая смена, вместо образования в строгом смысле понятия имеет (если имеет) лишь набор узкоспециальных знаний, своей «интеллигентской» ценностной системы у нее нет. Образованная горская молодежь духовно дезориентирована, и именно из нее входит большинство лидеров «исламской реконкисты».
Так же происходит деградация русской части кавказского общества. Живущие среди горцев последние русские, - это очень простые, зачастую даже примитивные люди. Живущие в ситуации превентивного стресса они лишены особых духовных запросов, малочувствительны к чуждости иноплеменного окружения, социально пассивны. У местного населения оставшиеся русские авторитета не имеют, их присутствие давно потеряло прежний цивилизационный потенциал. Поставленный в Махачкале памятник «Русской учительнице» - это, по сути, надгробие российскому цивилизационному проекту, а так же уходящим из кавказского общества светским идеалам Науки, Рационализма, и Знания.
По мере естественного уменьшения активности сформированной в советском духовном поле части социума и уменьшения влияния «доставшихся в наследство» социализирующих институтов (школа, армия, светские формы искусства: литература, театр, музыка), происходит все более радикальной глубинное отмежевание молодой части социума от цивилизованности как таковой. На социальном поле начинает царить «новый дикарь» не имеющий минимального культурно-образовательного багажа, чьи, по сути, этологические формы поведения уже не сдерживаются традиционной этикой. Но явно есть и контртенденция. Значительная часть кавказцев, прежде всего из образованной части общества, стремится дать своим детям реальную мировоззренческо-цивилизационную основу. Помимо спортзалов не пустуют в кавказских городах музыкальные и художественные школы, культурно-творческая жизнь не угасает.
Но в целом подобные примеры не отменяют наступление эпохи «освобожденных от всего» «новых дикарей» уже во многих местах на Кавказе серьезно усложняет обыденную, повседневную жизнь населения. Особенно для незащищенных традиционной этикой частей населения, прежде всего русских.
Наблюдаемая ныне, хотя и явно сбавившая темпы, «салафистская реконкиста» является своеобразной попыткой части кавказского общества противостоять «приходу дикости», способом создать хоть какую-то нравственную и социальную замену исчезающим российско-европейским цивилизационным конструктам. В ряде случаев, - ваххабитские села и даже районы в Дагестане, - попытки создать шариатский «альтернативный социум» были достаточно успешны.
Но радикально-исламистская «альтернативная культура» и уже кое-где надстроенные над ней социальные формы - все это «культура отторжения», возникшая и развившаяся благодаря кризису предшествующих форм. Ей не свойственны идейная глубина, налицо декларативность и демонстрационность в лозунгах и действиях. Созидательного потенциала у исламизма нет. Он жив, пока есть возможность борьбы, победа для него гибельна.
В тех местах где явно (Хасавюрт, Гимры) или скрыто (Ингушетия, Кизляр) власть переходит к исламистам, их действия становятся все более примитивно-криминальными. «Партизанские лидеры» или «духовные авторитеты» не могут устоять перед тратой «джихадных» и «закятных» средств на личные цели, перед «лоббированием интересов» отдельных клановых или этнических групп, участия в дележе собственности и т.п.
Попытки лидеров «исламской реконкисты» создать «нового человека» и свои формы социального устройства, как выяснилось ныне, были обречены на неудачу. Прежде всего, по причине крайней слабости культурно-идеологической базы и невозможности поддерживать даже нынешней уровень экономико-социальной стабильности, которая во многом существует благодаря федеральным дотациям. Если исчезнет «денежный дождь» поддерживающий уровень жизни кавказского населения на черте соотносимой с советским временем, то «исламский проект», - ввиду неспособности сохранить функциональные механизмы общественной жизни, - исчезнет в волнах социального хаоса.
Как альтернатива салафискому мировоззрению существует своеобразная светско-квазисоветская идеология «российско-кавказского патриотизма», в рамках которой люди готовы даже умереть за РФ. Дагестанский полицейский, пред смертью призвавший «работать» своих коллег – явный тому пример.
В целом же и современная кавказская редакция квазисоветско-светского и исламско-модернистского «цивилизационных проектов» при нынешнем положении вещей приводит лишь к одному результату – появлению и массовому тиражированию десоциализированного, духовно примитивного, агрессивного субъекта с формирующими поведение примитивно-потребительскими ценностями в основе. На каком-то временном этапе данный социальный типаж разрушит всю общественную систему.
Автор – кандидат философских наук.
