Премьер-министр Сербии Воислав Коштуница заявил во вторник 23 мая, что Белград «будет уважать финальные результаты референдума» о независимости Черногории. «Мы должны ожидать итоговых официальных результатов» — в то же время подчеркнул он.
Коштуница пояснил свою мысль: «Референдум значим, и ни малейших сомнений не должно возникать». Таким образом, была оказана явная поддержка черногорской оппозиции, заявившей в воскресенье о необходимости пересчета голосов избирателей. Сербия еще не предпринимала официальных демаршей.
Декларация В. Коштуницы, главы фракции националистов-консерваторов, располагающих большинством в парламенте, имеет двойное дно. С одной стороны, в ней утверждается приверженность нормам международного права: Сербия не прибегнет к военной силе для того, чтобы избежать создания шестого независимого государства на руинах Югославии. С другой стороны, Сербия будет оспаривать результаты референдума — признание не будет автоматическим, оно произойдет, если избирательная комиссия подтвердит победу сторонников независимости большинством в 55,5% голосов (порог, необходимый для достижения независимости, был установлен ЕС и составил 55 %).
В то же время президент Сербии Борис Тадич сделал заявление, сходное по смыслу с высказываниями премьера. Глава сербского государства призывает «определить без всякого промедления результаты референдума». В то же время, в духе своей партии, идеология которой менее националистическая и более реформистская, чем у партии Коштуницы, президент «принимает первоначально заявленные результаты».
Что касается черногорской стороны, то, согласно заявлению главы МИД Черногории Миодрага Влаховича, последняя хотела бы завершить процесс окончательного «развода» с Сербией за три месяца (La Serbie ouvre la porte à la contestation, mais acceptera l'indépendance du Monténégro // Le Monde. 24.05.2006).
Тем самым национально-демократическое руководство Сербии, пытавшееся сохранить то, что можно было еще сохранить от прежней единой Югославии за счет односторонних уступок США и функционерам ЕС, подвело черту под длительным периодом распада югославянского единства, запущенным еще в последнее десятилетие правления Тито.
Раскол между Сербией и Черногорией произошел не вчера. Процесс отчуждения от Сербии начался еще летом 1997 г. Формальной причиной расхождений была поддержка Белградом политического оппонента Мило Джукановича (тогдашнего премьера, а ныне президента Черногории) — Момира Булатовича в качестве претендента на президентский пост.
Уже тогда Джуканович вступил в резкую конфронтацию с Милошевичем, активно поддержал его оппонента в Сербии Зорана Джинджича. Характерно, что резкое охлаждение отношений между Милошевичем и Джукановичем (брат которого, по экспертным данным, все годы последней югославской войны контролировал один из наиболее крупных каналов поступления в Югославию через Черногорию потоков контрабанды в обход эмбарго ООН) наступило сразу после организованной «теневыми» структурами «революции» в Албании, которая была спровоцирована обвальным крушением финансовых «пирамид». Дальше — больше.
Незадолго до вторжения сил НАТО в Югославию, в феврале 1999 г. премьер Черногории Филип Вуянович заявил, что республика готова не только предоставить свою территорию для тылового снабжения войск НАТО, но и разрешить использование порта Бар на Адриатике для размещения НАТОвских «миротворческих сил» в Косово.
Вместе с тем одно из главных действующих лиц проекта «Монтенегро», творец местного «экономического чуда» (зиждящегося на обильной помощи ЕС и ресурсах местной «теневой экономики», завязанной в значительной степени на контрабанду и деятельность албанской наркомафии) М.Джуканович не всегда был антагонистом режима Милошевича, но долго время являлся его своеобразным «контрагентом». Так, в 1997 году М. Джуканович завоевал пост главы республики, «победив» на выборах прежнего президента — М. Булатовича (пересевшего после этого в кресло премьер-министра СРЮ).
Как полагают некоторые эксперты, Милошевич сделал все, чтобы Джуканович пришел к власти в Черногории в ситуации политической апатии значительной части населения республики. Однако югославские СМИ за рекордно короткий срок создали бывшему партийному функционеру Джукановичу имидж противника социалистов и местной коррумпированной бюрократии, а, главное, — личного врага крайне непопулярной супруги экс-президента Милошевича Миры Маркович («Мира, забирай Момира!» — один из наиболее популярных политических лозунгов тех дней, появившихся на стенах домов и на заборах Подгорицы и Цетине). Благодаря целенаправленной пропаганде ближайший сподвижник Булатовича и черногорский функционер № 2 превратился в «непримиримого противника режима» и «стойкого демократа» в глазах Запада.
Благодаря гибкому маневру Милошевич сумел создать в Черногории руками внешне оппозиционного ему Джукановича «свободную экономическую зону» (что было естественно в условиях непрекращающейся экономической блокады СРЮ). Это позволяло Белграду получать «гуманитарную» нефть, сохранить контроль над большей частью побережья, над портами и частично курортной зоной. Однако падение режима Милошевича в 2000 г. развязало Джукановичу руки, и последний продолжил курс на дистанцирование от непредсказуемого Белграда в сторону ЕС. Давление чиновников Евросоюза, принудивших Подгорицу сохранить на время конфедеративное по сути объединение Сербии и Черногории, не остановило процесса, итог которому был подведен майским референдумом.
В итоге, теперь прекратил свое существование последний наследник бывшей большой Югославии — Сербия и Черногория, завершив тем самым длительный период «югославянского единства». Чем не закончился, однако, процесс распада Сербии. Ибо, наряду с уже де-факто отпавшим Косово, сепаратистские настроения существуют и в Воеводине с ее значительной венгерской общиной, и в Санджаке, где более 40 % составляют славяне-мусульмане (горанцы) и албанцы-косовары.
На глазах просвещенной Европы, было показательно демонтировано национальное государство, разрушены (в соответствии с «эффектом домино») и дискредитированы его основные составляющие:
1) Идеологическая. Югославия сменила множество идеологических моделей: интернационально-коммунистическую, определенную опытом совместной борьбы югославян с фашизмом, затем «еврокоммунизм» и «модель рыночного социализма» Тито, неонационалистическую, воплощенную в лозунге «Великой Сербии» Слободана Милошевича, «православно-славянскую» (с ориентацией на Россию), национал-демократическую (Коштуница и Вук Драшкович), наконец, либерально-демократическую (нынешний президент Сербии Тадич). Политические неудачи носителей данных идеологий в условиях развертывающегося югославского кризиса и активной диффамации извне означали обесценивание связанных с ними проектов;
2) Экономическая В результаты блокады 1990-х годов была уничтожена СФРЮ как своеобразная «витрина» рыночного социализма для стран «восточного блока», гражданская война и блокада СРЮ убили рождавшееся на заре 90-х общеюгославское экономическое чудо, а натовские бомбардировки окончательно отбросили некогда процветающую страну на десятилетия назад;
3) Социальная — из представителей одного из наиболее развитых, динамичных и перспективных постсоветских обществ Сербия и в меньшей степени Черногория превратились социумы-изгои, лишенные сколько-нибудь определенного будущего;
4) Военная — в результате распада СФРЮ, блокады, агрессии НАТО и дискредитации режима Милошевича вместе с военной составляющей были обречены на демонтаж одни из лучших в Европе ВПК и армия.
В результате уникального по своей циничности последовательного демонтажа силами руководства многих стран и высших функционеров ЕС, ОБСЕ, НАТО и США единого югославянского государства на Юге Европы возникли многочисленные вызовы и угрозы, среди которых наиболее значимыми являются:
— дальнейшая экспансия «Великой Албании» (противовесом которой могло быть лишь единое югославянское государство во главе с Сербией) с территориальными претензиями к Сербии, Македонии, Греции и Черногории;
— возможные территориальные претензии Македонии к Сербии, Греции и Болгарии (Пиринский край);
— возможные территориальные претензии Болгарии к Турции (часть Фракии), Румынии (Южная Добруджа), Греции (Южная Македония), Сербии (Северная Македония);
— возможные территориальные претензии Греции к Македонии и Албании, а также к Турции;
— претензии Турции к Греции, не ограниченные одним только Кипром.
Однако еще более опасными вызовами в существующей ситуации следует считать:
— рост трайбалистского сознания и идентичности на Балканах (которые европейское сообщество явно просмотрело, борясь с мифическим «сербским фашизмом»);
— превращение Балкан в зону управляемой межэтнической напряженности, что способно с учетом уже имеющихся проблем затруднить реализацию «общеевропейского проекта» и легитимизировать военно-политическое присутствие США в Европе;
— экспорт радикального ислама в Европу (через «косовский анклав»), что опять же стало следствием подавления «православно-славянского» фактора на Балканах;
— активизация наркомафии, опорными территориями которой уже давно являются Албания и Косово.
Снова оказался открытым «ящик Пандоры», что делает актуальным пересмотр концепции «единого европейского государства», возвращение к идее «Европы ста языков и ста флагов». Все это ставит под сомнение многие лежащие в основе современного проекта «единой Европы» социально-политические положения.
Сформулированная в свое время с учетом многосторонних эффектов процессов интеграции и регионализации американским социологом Д. Беллом дилемма звучала так: традиционное централизованное государство слишком велико для решения незначительных проблем и слишком мало для решения больших. Выход из этой дилеммы в западной социологии был найден на рубеже ХХ–ХХI в. На сетевое государство как на наиболее подходящую для современной эпохи форму общеевропейской государственности указал американский социолог испанского происхождения Мануэль Кастельс. Эта концепция предполагает образование единого экономического пространства при сохранении формального политического суверенитета входящими в него странами.
Однако оформленный на днях черногорским референдумом процесс распада Югославии как централизованного многонационального государства (равно как и создание «прозрачно-недееспособного» образования «Монтенегро» — продукта деятельности местной компрадорской элиты, «теневого бизнеса» и пока держащихся в тени албанских национал-интегристов) стал «кривым зеркалом» процесса «европейской интеграции через регионализацию», при которой обособление регионов означает не формирование «общеевропейского культурно-цивилизационного пространства», но активизацию родоплеменной архаики и возникновение многочисленных очагов межнациональных конфликтов. Сетевые структуры в этом случае вместо утверждения «гражданских сообществ» привели к складыванию уродливых региональных и межрегиональных криминальных симбиозов и укладов (т.е. того, что российский исследователь Александр Неклесса обобщенно называет «Глубоким Югом»).
В итоге, модель «евроинтеграции» оказалась в тупике в одном из наиболее значимых сегментов «Старого континента» — Южной Европе.
От способности Европы провести ревизию ценностей, отказавшись от дискредитации централизованных национальных государств, национально-культурной идентичности (подменяемой «усеченным» мультикультурализмом), от многочисленных подсознательных фобий и «моноформатности» — зависит судьба самого «Большого европейского проекта», откровенно нежизнеспособного в нынешней редакции. Впрочем, нельзя исключать, что Европа продолжит и далее наступать на «сербские грабли», разрушая собственные политические, правовые и нравственно-этические основания.
