АПН продолжает публикацию книги Маримбая Ниязматова, посвященной отношениям России и Центральной Азии. Сегодня мы публикуем главу вторую. (начало см. "Завещание Ивана Грозного").
Глава 2. Проект петровской эпохи
XVIII век ознаменовался поистине крутым переломом в развитии отношений России c Центральной Азией. В масштабных реформах Петра I (1682-1725), проецированных на укрепление Российского государства, усиление его мощи и позиций на международной арене, всемерное расширение связей не только со всеми странами Европы, но и Востока, совершенствованию сотрудничества с Хивой и Бухарой отводилось значительное место. Известный исследователь Ариэль Коэн, доктор философии, права и дипломатии, член Совета по международным отношениям Международного института стратегических исследований в Лондоне, в своей нашумевшей книге «Российский империализм: развитие и кризис», в течение всего двух лет дважды переизданной в Вестпорте и Лондоне (1996 и 1998 гг.), что, признаться, само по себе явление примечательное, подчеркивая значение восточной политики Петра I, уверенно заявляет: «Как бы ни была верна политика многих других, бесспорным является то, что центральноазиатский проект был рожден эпохой Петра». Согласен с этим и профессор Международного университета во Флориде, доктор географических наук Колумбийского университета (США) Ральф С.Клем. Рассматривая в статье «Границы и колониализм в российской и советской Средней Азии» основные тенденции в развитии торгово-экономических связей между Московским государством и Центральной Азией в период XV-XVIII веков прежде всего с позиции, так сказать, сугубо профессионального интереса как бывший начальник разведки, сотрудник управления по специальным расследованиям ВВС США и Агентства национальной безопасности (АНБ), занимавший ряд высоких постов в штаб-квартире ВВС США в Вашингтоне и Пентагоне, он, естественно, сосредоточился на анализе стратегических целей петровской политики на Востоке. Ральф С.Клем обнаружил поступательное укрепление двусторонних отношений в течение прошлых столетий и пришел к выводу о заинтересованности Петра Великого в установлении не эпизодических, а регулярных политических и экономических связей с регионом Центральной Азии, прежде всего Хивинским ханством.
Джос Дж.Л.Гомманс пошел еще дальше. В книге «Подъем Индо-Афганской империи» он скрупулезно проанализировал основные тенденции экономического роста, состояние рынка в регионе Евразии в петровскую эпоху и пришел к заключению, что традиционные формы торговых обменов между Россией и Центральной Азией устарели, на товарных рынках региона наметился упадок, существующие караванные пути не давали должную отдачу и к тому же не обеспечивали необходимую безопасность. Автор считает, что Российское правительство, обеспокоенное складывавшейся неблагоприятной ситуацией и заинтересованное в наращивании и укрепления торгово-экономических отношений со всеми сопредельными странами, принимало энергичные меры для совершенствования внешнеторговых связей. В период правления Петра Великого, особо указывает Джос Дж.Л.Гомманс, были переоборудованы караванные пути из Южной России в империю Моголов через Оренбург и Астрахань, резко интенсифицировались экономические связи с Ираном, направлялись специальные крупные экспедиции для изучения и прокладки новых торговых маршрутов к Хиве, Бухаре и Кашгару, способные обеспечить прямой доступ российских товаров на рынки Индии. Такой же точки зрения придерживается и Г.Патрик Марч, автор книги «Восточная судьба: Россия в Азии на Северном Тихом океане», опубликованной в США и Англии. Говоря о расширении зоны геополитических интересов России в петровскую эпоху в направлении на Восток, он подчеркивает, что «русским особенно импонировала идея придания относительно регулярного характера торговле с государствами Центральной Азии…».
Немало места посвятил роли Петра I в конструировании отношений с Центральной Азией и Саймон М.Диксон в своей работе «Модернизация России, 1676-1825» (Кембридж, 1999). Он как бы поддержал мнения тех исследователей, которые считают, что Петр I проявлял практическую заботу о расширении экономических отношений с Востоком, но вместе с тем внес и существенную коррективу, отметив, что приоритетным для него все же являлась более масштабная и перспективная цель – «найти сухопутный и морской путь вдоль Каспийского моря», не ограничиваясь выходом на Константинополь.
Так образом, очевидно, что для Петра I приоритетным являлось не просто расширение и укрепление как торгово-экономических, так и политических отношений с соседними государствами Центральной Азии, а их активное вовлечение в связи России со странами Южной Азией, в первую очередь – Индией. Не подлежит сомнению, что фактически имелась в виду разработка и реализация принципиально нового масштабного для своего времени проекта реставрации и возрождения некогда процветавшего «Шелкового пути», прочно связывавшего рынки стран Востока с Европой, в сложной и разветвленной цепи которого Центральная Азия благодаря своему географическому положению представляла собой ключевое звено.
В петровскую эпоху для придания мощного импульса торговым связям с соседними государствами у России имелись все необходимые предпосылки: экономика развивалась ускоренными темпами, создавались основы современной промышленности, расширялось производство, насыщая внутренний рынок разнообразными товарами и изделиями, резко увеличивался экспортный потенциал страны. Эти радикальные перемены, наметившиеся в политической и хозяйственной жизни России под воздействием реформ Петра I, оказали значительное влияние на общую ситуацию в государствах Центральной Азии, что нашло отражение в относительной стабилизации обстановки в регионе, но особенно – некоторых позитивных тенденциях во внешней политике правителей Хивы и Бухары. Именно в этот период в ней наиболее контрастно обозначился курс не только на дальнейшее расширение и укрепление сотрудничества с Россией, но и сближение с ней. В 1700 году хивинский хан Шах-Нияз (1699-1702) первым обратился к Петру Великому с предложением заключить союз между двумя странами и принять Хивинское ханство под покровительство Русского государства. 30 июня 1700 года Петр I заявил о своем согласии и вновь подтвердил его в 1703 году новому хивинскому правителю Сеиду Али-хану (1703-1705). Как сообщали «Московские ведомости» в апреле того же года, «хивинский хан прислал… посла своего, чтобы Великий Государь поволил его, хана, со всеми сущими под его владением, принять под свою царскую высокодержавную руку в вечное подданство». Петр I не ограничился лишь выражением официального одобрения, а решил направить в ханство «посла своего».
Британский журналист Питер Хопкирк, специализирующийся по странам Центральной Азии, Ближнего и Дальнего Востока, автор книги «Большая Игра: на секретной службе в Большой Азии» (Oxford, 1991), к работам которого мы еще вернемся, отмечает тот факт, что заявление российского царя в Хиве вызвало позитивный резонанс, ибо формальное по сути признание ее вассалом России сулило укрепление межправительственных связей и союзнических отношений. Однако следует признать, что внезапно охватившая правящие круги ханства эйфория по поводу еще только намечавшегося образования де-юре и де-факто содружества двух государств оказалась преждевременной. Давно востребованный важнейший политический проект, способный ознаменовать прорыв в отношениях России с Центральной Азией, тогда не был реализован. Этому помешали некоторые как объективные, так и субъективные обстоятельства, но главным образом – вызывавшая озабоченность у Санкт-Петербурга столь частая сменяемость хивинских правителей: Шах-Нияз – инициатор союза с Россией – правил всего около трех лет, а сменивший его Сеид Али-хан в 1705 г. был вынужден передать трон Муса-хану, который буквально через год уступил его Ядгар-хану (1706-1713). Весьма характерно, что даже в условиях чередования «дворцовых переворотов», аккумулировавших борьбу ведущих семейных кланов ханства за верховную власть, каждый новый правитель во главу угла своего политического курса неизменно ставил укрепление отношений Хивы с Россией, стремясь, во-первых, устранить препоны на пути ускорения сближения со стремительно эволюционирующим северным соседом и придать тем самым импульс традиционным торгово-экономическим связям, во-вторых – упрочить с ее помощью собственную власть, положить конец межклановым распрям и добиться, наконец, устойчивой политической стабильности внутри страны, в-третьих – надежно оградить Хиву от внешней агрессии и угроз, обеспечить условия для осуществления внутренних реформ. Остался верен этой традиции и Ширгази-хан (1713-1727) – один из видных государственных деятелей своего времени, политик мудрый и дальновидный, с именем которого непосредственно связаны значительные экономические и социальные перемены, осуществленные в ханстве в первой четверти XVIII века. Это особо отмечают и многие западные историки. Достаточно обратиться к книге Сватоплака Сусека «История Внутренней Азии», изданной в Кембридже. В ней, как, впрочем, и в публикациях ряда других исследователей, немало разного рода взаимоисключающих суждений, порой поспешных выводов и обобщений, которые, безусловно, требуют специального рассмотрения, что и будет сделано ниже. Нельзя, однако, не отметить стремление автора непредвзято осветить сложный и противоречивый путь эволюции государств Центральной Азии, роль и место в ней выдающихся личностей, выдвинутых на авансцену истории самой непростой эпохой. Одним из них и является соратник Петра I по духу и практическим делам Ширгази-хан. В период его правления, как отмечает С.Сусек, в Хивинском ханстве «получили развитие образование и литература». При нем, что общеизвестно, начали возводиться великолепные дворцовые комплексы, сохранившиеся до наших дней, открылось знаменитое медресе Ширгази-хана, где обучались студенты не только из многих мусульманских регионов России и Восточного Туркестана, но и Индии, Кашмира, других стран. На это указывает известный специалист по исламской культуре и литературе в Центральной Азии периода модернизации Мишель М.Наззауи. Добавим: именно в начале XVIII века впервые были предприняты крупные и решительные меры по объединению различных кочевых племен и родов, укреплению Хивинского государства.
Во внешней политике Ширгази-хан, как и его предшественники, ориентировался на союз с Россией. Но в отличие от них он заботился не просто о расширении двустороннего сотрудничества, а придании ему конструктивного и стабильного характера, отвечавшего интересам обеих стран. В 1714 г. из Хивы в Санкт-Петербург прибыла дипломатическая миссия, которой в российской столице был оказан самый радушный прием. Она передала Петру I, как писал позднее русский историк и этнограф М.Н.Галкин, предложение Ширгази-хана «устроить укрепление у старого устья Аму», т.е. в районе Красноводского залива для защиты оживленного торгового пути и ограждения караванов от разбойных нападений. Строительство крепости помогло бы облегчить решение и ряда таможенных проблем, вызывавших взаимные претензии, существенно облегчить осмотр и провоз товаров из Хивы и Бухары в Россию и обратно по Каспийскому морю через Астраханский порт. Российская сторона одобрила предложения Хивы. Петр Великий расценил их «весьма важными» и уже в мае 1714 г. подписал указ о направлении в регион экспедиции А.Бековича-Черкасского. Она тщательно исследовала все восточное побережье Каспия, нанесла на карту характерные особенности старого русла Амударьи – Узбоя в районе Красноводского залива, некогда впадавшего в море, собрала ценные сведения о Хиве и Бухаре, народах, населявших регион, определила место для строительства крепости, позаботилась об обеспечении материалами и рабочей силой.
14 февраля 1716 г. Петр I подписал новый указ, в соответствии с которым А.Бековичу-Черкасскому предписывалось «ехать к хану хивинскому послом» и одновременно «над гаванью, где бывало устье Амударьи реки, построить крепость человек на тысячу, о чем просил и посол хивинский». Однако вскоре, 4 марта, было решено снабдить Бековича-Черкасского грамотой не только к хивинскому хану, но и бухарскому, а также правителю Индии, чтобы при благоприятном стечении обстоятельств можно было беспрепятственно продолжить турне, постепенно расширяя географию. Пока шла подготовка экспедиции, в Санкт-Петербург прибыл посланник бухарского хана Кулыбека Абдул-Файзи. Осознавая важность предстоящего визита в регион российской миссии, 10 мая 1716 г. Петр I издал специальный указ об оказании гостям из Бухары «ласкового приема». Такое внимание отнюдь не было случайным. Оно лишний раз подчеркивает то большое значение, которое придавалось Российским правительством неуклонному совершенствованию и укреплению отношений с государствами Центральной Азии.
Крепость в районе Красноводского залива, названная впоследствии именем Св.Петра, возводилась в крайне суровых условиях (песчаная почва, отсутствие пресной воды и т.п.) в основном силами российских солдат, ценой невосполнимых потерь. В течение только первой половины 1717 г. из-за болезней их погибло свыше 500. А к 13 июля в двух полках насчитывалось солдат и офицеров всего около 900, в том числе больных – 200. Несмотря на это, мощный узел на восточном побережье Каспия, которому в ближайшем будущем предстояло превратиться в один из крупных опорных баз в разносторонних связях между Россией и Центральной Азией, продолжал строиться. Сама же посольская миссия А.Бековича-Черкасского в Хиву, на которую официальный Петербург возлагал серьезные надежды, окончилась трагически. Причиной тому – грубейшие просчеты, допущенные им при формировании экспедиции и собственно дипломатической миссии, нарушения общепризнанных норм международного права при ведении переговоров, явные попытки оказания силового давления на Хивинское правительство и т.п., приведшие в итоге к кровопролитному вооруженному конфликту. Но это на общем состоянии российско-хивинских отношений отразилось не столь существенно, хотя и обусловило появление некоторой напряженности. Она не помешала наращиванию потенциала двусторонних связей и с Бухарским ханством, где вскоре опять-таки согласно указу Петра I было открыто первое в Центральной Азии официальное дипломатическое представительство России, интересы которой в этом отдаленном регионе сравнительно продолжительное время представлял Флорио Беневини.
Дипломатическое ведомство России извлекло необходимый урок из печального опыта экспедиции в Хиву в 1714-1717 годы, учло его при основании в Бухаре действовавшего на постоянной основе российского дипломатического представительства, ставшего заметным шагом вперед в конструировании отношений с государствами Центральной Азии. Тем не менее, многие западные исследователи с поразительным постоянством используют факт неуспеха посольской миссии и всей экспедиции А.Бековича-Черкасского как наглядное «доказательство» агрессивных устремлений России и фиаско петровской политики на Востоке, а также для дискредитации внешнеполитического курса хивинских правителей. Так, П.Хопкирк, в целом правильно отмечая озабоченность Петра Великого отсталостью и уязвимостью России – «результат в значительной степени «потерянных» столетий под монгольским игом», – повышенный интерес к государствам Центральной Азии и Индии, вместе с тем побудительным мотивом его решений считает не стремление установить с Хивой и Бухарой равноправные отношения, а заполучить неограниченный доступ к их природным ресурсам и экономическому потенциалу. Он пишет, что Петр I располагал сведениями о существовании богатых месторождений золота на Амударье, знал о том, что за Центральной Азией лежит Индия – земля легендарных сокровищ, которые вывозятся из страны британцами морским путем в огромном количестве, и «его практичный ум теперь задумал план относительно того, как заполучить и золото Центральной Азии, и долю в сокровищах Индии». В чем заключалась его суть? П.Хопкирк утверждает: Петр Великий понимал, что для его реализации достаточно «овладеть Хивой, которая лежит на полпути между границами его собственной страны и Индии». Таким образом, ненавязчивыми размышлениями о виртуальных месторождениях золота на Аму и несметных сокровищах сказочной Индии автор незаметно подводит читателя к главному выводу: Петр Великий действительно был человеком одержимым, однако он вынашивал аннексионистские идеи, во имя достижения которых с легкостью мог пойти даже на осуществление вооруженной интервенции против суверенной страны, кстати, пока дружественной, аннексировать ее. Нетрудно понять, что здесь подразумеваются не собственно Петр Великий и вовсе не его личная политика, а сама Россия, наделяемая качествами агрессора. Вот для чего весьма маститому на Западе исследователю понадобились и упрощенчество, и примитивизм. Но удивляться или же возмущаться вовсе не следует: подобное вполне в стиле П.Хопкирка, любящего пиар и экстрем. Не случайно еще в самом начале своей карьеры он служил младшим офицером в королевской гвардии Уганды, в том самом батальоне, откуда вышел Идэ Амин, ставший угандийским тираном. Работая репортером в ITN, корреспондентом «Daily Express», почти двадцать лет – на «The Times», Хопкирк исколесил всю Россию, Центральную Азию, Кавказ, Китай, Индию, Пакистан, Иран и Восточную Турцию, бывал почему-то именно в «горячих точках», где уже пылал или же пока только-только начинал дымиться тот или иной острый конфликт. Это его, скажем, «пристрастие» послужило причиной того, что он задерживался органами безопасности Кубы и на Ближнем Востоке по подозрению в шпионаже. Что бы им ни двигало – то ли журналистское любопытство, то ли что-либо другое, но сам образ жизни наложил отпечаток на характер размышлений и стиль книг Питера Хопкирка, воспринимающиеся читателем неоднозначно.
Э.Аллворт, касаясь петровской экспедиции, категорически исключает наличие каких бы то ни было мирных намерений у Российского правительства в отношении Центральной Азии. В той самой книге «Центральная Азия: 130 лет российского господства», вышедшей под его редакцией, он утверждает, что оно «спланировало проведение против Хивы силовой экспедиции, которую называли дипломатической миссией. В 1717 году русский отряд в составе 3500 человек… достиг Хивы лишь только для того, чтобы… оказаться разгромленным как военная сила». И далее, возвращаясь вновь к организации в 1714-1717 годы петровской экспедиции в страны региона, вновь квалифицирует ее не иначе как «военный поход, предпринятый Петром Великим». Вряд ли приходится сомневаться в том, что Россия, уже обладавшая к тому времени мощным стратегическим потенциалом, чему свидетельство – длительная Северная война, в случае организации на самом деле военной интервенции в Центральную Азию была способна мобилизовать куда бóльшие силы и предотвратить таким образом провал своей экспедиции.
Не пытается камуфлировать собственную точку зрения и Н.Мелвин. Он заявляет, что экспедиция А.Бековича-Черкасского была направлена «для захвата Хивы». При этом датой ее трагической гибели почему-то называет 1719 год, хотя произошло это на два года раньше, точнее – в середине августа 1717 года. Думается, если бы автор хотя бы заглянул в довольно развернутую инструкцию, состоявшую всего из 13 пунктов, о целях и задачах экспедиции, написанную Петром I собственноручно 14 февраля 1716 года, то мог бы убедиться в том, что в ней нет и речи ни о ««захвате Хивы», ни колонизации соседней страны, ни о «присоединении» ханства к России. Напротив, инструкция строго-настрого предписывала всем руководителям экспедиции «накрепко смотреть», чтобы ее участники «с обывателями земли ласково и безтягостно обходилися». Видимо, это не входило в круг представлений ни профессора Э.Аллворта, ни доктора Н.Дж.Мелвина о сути российской восточной политики и потому они предпочли не посвящать читателя в реалии.
К сожалению, они не одиноки. Есть немало других так называемых «исследователей», которым вполне импонирует именно подобная трактовка восточной политики России, ее представление в роли агрессора, постоянно угрожавшего независимости Хивы и Бухары. М.Дж.Акбар – индийский журналист и писатель, живущий ныне в США и начавший специализироваться в истории джихада и индийско-мусульманских отношений, написал книгу под конъюнктурным названием «Тень мечей: джихад и конфликт между исламом и христианством», в которой нашлось место и для оценки миссии А.Бековича-Черкасского. Видимо, она ему представилась наглядным примером «священной войны» между двумя мировыми религиями и поэтому, говоря о первой петровской экспедиции в Центральную Азию, он классифицировал ее как прямое «вторжение», хотя она никакие наступательные операции на территории восточного побережья Каспийского моря или ханства не вела, какие-либо города или поселения не захватывала, а отдельные вооруженные стычки, происходившие на пути следования, носили сугубо оборонительный характер, зачастую были продиктованы необходимостью отражения разбойных нападений кочевых племен, подвизавшихся на грабежах торговых караванов и угоне скота. Доктор Сарфраз Хан, историк и политолог, руководитель Центра региональных стратегических исследований при Пешаварском университете (Пакистан), в своей в целом довольно интересной работе «Мусульманская реформистская политическая мысль», то ли следуя примеру Э.Аллворта, то ли чтобы поддержать М.Дж.Акбара и иже с ним, экспедицию, возглавлявшуюся А.Бековичем-Черкасским, так же называет «военной». Вместе с тем для придания ей большего милитаристского оттенка он тут же добавляет, что она была снаряжена «для строительства в устье Амударьи крепости, предназначенной для оказания давления на ханов Хивы и Бухары». А о том, что воздвижение крепости в районе Красноводского залива – на одном из оживленных торговых маршрутов на восточном побережье Каспия – специально обсуждалось в 1714 г. в ходе совместных российско-хивинских переговоров, причем по инициативе хивинской стороны, и явилось продуктом совместного решения России и Хивы, отвечало обоюдным интересам, естественно, даже не упоминается. И это не случайно, ибо в противном случае вся аргументация автора просто развалилась бы как карточный домик.
Не преминул включиться в хоровод огульного критицизма и С.Сусек со своей уже упоминавшейся нами монографией. Так, рассматривая ситуацию в Хивинском ханстве в период правления Ширгази-хана, отмечая как позитивные, так и негативные тенденции в развитии и консолидации национальной государственности, влияние на них российско-хивинских отношений, он в то же время сделал несколько весьма спорные обобщения. В петровской экспедиции, которую, кстати, датирует 1717-1718 гг., он усматривает, хотя и с оговоркой «возможно», чуть ли не «первый официальный натиск колониализма». То есть, говоря иначе, речь опять-таки идет об агрессии со стороны России против Хивы и ее колониальной экспансии. Не углубляясь в детали, остановимся лишь на двух, на наш взгляд, существенных моментах. Во-первых, организация экспедиции берет начало с указа Петра I от 14 мая 1714 года, который был подписан им на Березовых островах, а концом следует считать приблизительно 22 (23) августа 1717 года, когда в Хиве разыгралась известная трагедия. Во-вторых, ни победа в 1721 году в Северной войне, ни даже территориальные приобретения по Ништадтскому договору, ни выход на Балтийское море не превратили Россию в колониальную державу классического типа, как, к примеру, Англию, Испанию или Францию. При Петре I она лишь добилась возврата земель, некогда принадлежавших Новгородской Руси, получила свободный доступ в Финский залив и Балтийское море. В конечном итоге все территориальные приобретения петровской эпохи отразили восстановление исторических прав России.
Не лишено парадоксов и перекосов освещение в литературе политики и хивинских, а также бухарских правителей. Вопреки тому, что Россия в целом ряде публикаций, как правило, представляется в роли агрессора, а Хива, как, впрочем, и Бухара, напротив, – в качестве ее жертв, некоторые авторы вдруг обнаруживают, что их ответные действия на российские акции не были адекватны, отражали признаки азиатской патриархальной жестокости и дикости. П.Хопкирк в уже упоминавшейся выше работе с каким-то особым пристрастием описывает наиболее острые моменты разыгравшегося в окрестностях Хивы сражения между российским экспедиционным отрядом и ханской армией, расправу над Бековичем-Черкасским и его приближенными в самой Хиве. Скорбные «вести поступили к Петру Великому в его недавно построенную столицу Санкт-Петербург, – констатирует П.Хопкирк. – Тем временем в Хиве, чтобы похвастаться о триумфе над русскими, хан послал голову Бековича, мусульманского принца, продавшего свою душу неверующему царю, своему соседу в Центральной Азии эмиру Бухары, оставив другую часть тела для демонстрации в Хиве. Но ужасный трофей был торопливо возвращен…». Буквально слово в слово повторяет версию П.Хопкира и Петер Рудик в своей книге «История республик Центральной Азии», дополнив картину для большей, видимо, остроты некоторыми несущественными деталями. Он пишет, что раскиданные по селам силы отряда «были тут же вырезаны хивинцами. Бекович был арестован, лишен мундира и зарублен до смерти перед ханом. Приблизительно 40 мужчин пережили кровопролитие, большинство из которых было продано в рабство. Празднуя триумф над русскими, хан послал голову Бековича своему главному азиатскому соседу – эмиру Бухары, оставив другую часть тела для демонстрации в Хиве. Трофей был торопливо возвращен…». В том же духе излагает события августа 1717 г. и Э.Аллворт. Указывая на сокрушительный разгром российской экспедиции, он подчеркивает, что были убиты почти все ее участники и «лишь единицам удалось выжить, но и те оказались затем в пожизненной неволе». О том, что экспедиция была «уничтожена», пишет и Дж.П.Мерч. Не отстает от него и «исследователь» джихада –М.Дж.Акбар. Отметив, что в составе русской экспедиции насчитывалось 3500 человек, называет ее не иначе как «армией» и указывает, что она «в Хиве была вырезана». Почти то же самое читаем в книге «Белые ночи Санкт-Петербурга»: «Петр Великий посылал в… Хиву специальную команду, которая была вырезана вплоть до последнего человека».
Совершенно своеобразную гипотезу выдвигает в сравнительно недавно вышедшей книге «Российская культура в Узбекистане» Дэвид Макфадиен. Говоря об экспедиции, направленной Петром I в Хиву в 1717 году, он неожиданно констатирует: «…Она оказалась разбита в пути почти полностью ужасной погодой и невозможным ландшафтом». Видимо, путая ее с совершенно другой экспедицией – В.А.Перовского, неудачно пытавшейся в 1839 г. проложить путь в Хиву через занесенное снегом плато Устюрт и вернувшейся в Оренбург после непредвиденных серьезных потерь.
Весьма «оригинально» излагает ход и судьбу петровской экспедиции Сеид З.Ахмед, работа которого – «Чагатаи: легендарные города и люди «Шелкового пути», – рассчитана скорее на неискушенного читателя. Впрочем, он сперва, как и многие, пытается доказать, что речь идет о сугубо вооруженной интервенции в Хивинское ханство. «Трехтысячное русское войско, оснащенное самым современным оружием, – размышляет автор, чтобы у читателя не оставалось никаких сомнений относительно агрессивных намерений России, – направлялось против Хивы по приказу Петра Великого. Этими экспедиционными силами командовал Бекович-Черкасский». Затем, оправдывая поспешные шаги хивинских властей и жестокую расправу над миссией, с нескрываемым пафосом продолжает: «К счастью для народов оазиса, предупреждение пришло вовремя. Население по собственной инициативе сформировало армию, которая, двигаясь незаметно, напала на русских ночью, нанеся им сокрушительное поражение. Командир был схвачен и обезглавлен. Когда узнаем об этом, то нам легко представить, как поступили с его подчиненными. Только лишь некоторые из них избежали смерти, чтобы возвратиться на родину в Россию…».
Этот перечень, к сожалению, можно продолжить, ибо подобным образом, словно у авторов отсутствует собственный взгляд на проблему или же они попросту предпочитают не утруждать себя кропотливым поиском, идти по уже давно проторенной бесхлопотной дорожке (Э.Аллворт, П.Хопкирк и др.), заимствуя чужие мысли и идеи, излагается реакция хивинских властей на экспедицию А.Бековича-Черкасского и в некоторых других работах. Но в этом нет необходимости. Приведенные материалы дают достаточно полное и четкое представление о том, как в общем-то маститые на западе историки и публицисты, мнение которых звучит весомо для неразборчивого читателя, к слову которых прислушиваются многие обыватели, хватаются за каждый мелкий фактик, любую подвернувшуюся под руку возможность для фальсификации сути проблемы, искажения фактов, облачаясь в доспехи объективистов, руководствуясь далекими от подлинно добросовестных научных изысканий некими сугубо конъюнктурно-пиарными соображениями.
Бесспорно, если бы речь шла о попытках взглянуть на проблему по-новому, глубже, чтобы непредвзято и объективно осветить одну из важных страниц в истории отношений России с соседними государствами Центральной Азии, в том числе Хивинским ханством, об аргументированных и логичных выводах, основанных на неоспоримых фактах, ни у кого не вызывающих сомнения, для которых, как правило, характерны прежде всего доказательность, проливающий свет на самые различные аспекты проблемы, в первую очередь – недостаточно исследованные, пусть даже для кого-то и сегодня не совсем приятные – такой подход можно только приветствовать. Однако, когда рассматриваешь то, как освещена проблема в уже опубликованных работах вполне известных авторов, с удивлением обнаруживаешь не только элементы неприкрытого плагиата, дезинформации и искажения, но и вопиющую скудость источников, неподкрепленность утверждений убедительной аргументацией. Отсюда – сомнительные обобщения и абсурдные выводы. Чем, к примеру, объяснить отсутствие в рассмотренных работах и многих других причин, приведших к возникновению в 1717 г. взаимной подозрительности, серьезного недоверия в отношениях между Хивой и Россией, а затем и вооруженному конфликту между ними? Почему экспедиция, на которую возлагались столь серьезные надежды, завершилась вдруг провалом? Что же на самом деле произошло с петровским послом князем А.Бековичем-Черкасским и его товарищами? Не ответив хотя бы на эти вопросы, вряд ли приходится надеяться на устранение имеющихся в западной литературе «белых пятен», касающихся одного из важнейших проектов петровской эпохой.
