Сначала об информационном поводе. Недавно все новостные ленты обошло сообщение, что Роуэн Уильямс, архиепископ Кентерберийский (то есть глава англиканской церкви) предложил включить Шариат в британское законодательство.
Это вызвало бурю возмущения и непонимания, особенно среди православной общественности. Как это так: христианин, пусть и англиканин, предлагает нечто подобное? Как это вообще возможно?
Проблема в том, что почтенный архиепископ имеет репутацию либерала.
И чтобы понять его, странное на посторонний взгляд, поведение, надо обратить внимание на такое явление, как богословский либерализм.
Богословский либерализм не стоит путать с политическим (это совершенно разные вещи), и дальше, говоря о «либерализме» я буду говорить именно о либерализме богословском.
Напомню основные аспекты традиционной христианской веры. Христиане верят в то, что человек создан для невыразимо блаженной вечной жизни в общении с триединым Богом. Человек отпал от своего предназначения через грех, акт мятежа и противления воле Божией. Грех — катастрофа космических масштабов, глубоко извратившая саму природу человека (и даже сотворенного мира в целом). Все несчастья нашего мира — от распадающихся браков до мировых войн — коренятся в этой, первичной катастрофе, отпадении от Бога. Подобно самоубийце, который может лишить себя жизни, но не может себя воскресить, человек не в состоянии вернуться к жизни с Богом и обречен на окончательную гибель — состояние, которое Библия описывает как нечто, невыразимо более ужасное, чем просто небытие.
Однако Бог, со Своей стороны, совершает спасение человеческого рода. Он приходит на землю, приняв человеческую природу в лице Иисуса Христа. Спасительные деяния Иисуса Христа, и, прежде всего, Его жертвенная смерть на Кресте и Воскресение, дают возможность всякому человеку обрести вечное спасение через покаяние и веру.
Это, очень кратко, во что верят христиане.
Во что верят либералы — понять крайне затруднительно, поскольку их пафос носит отрицательный, критический характер.
Вы можете сразу отличить книгу обычного богослова от книги либерала. Обычный богослов утверждает определенные вещи; его взгляды на виду, мы можем спорить с ними или соглашаться. Особенностью либерального, употребим их собственное слово, дискурса, является то, что Вы можете прочитать всю книгу того же Роуэна Уильямса, иди Джона Робинсона, или Джеймса Данна, или других подобных авторов, и так и не понять, во что же автор верит и верит ли он во что-нибудь вообще.
Более того, даже когда либеральный автор использует, по-видимому, традиционные вероисповедные формулировки, невозможно понять, в каком значении он их использует. Традиционный христианин и атеист, например, говоря о воскресении Христовом, говорят об одном и том же — Иисус, претерпев смерть на Кресте, буквально и физически воскрес из мертвых. Христианин это решительно утверждает, атеист решительно отрицает — но они, по крайней мере, говорят на одном языке, и имея в виду одно и то же. Либеральный богослов может сказать что он, безусловно, верит в Воскресение Христово в том смысле, что Христос воскрес в Керигме (т.е. в проповеди Апостолов), а судьба его тела, сгнило ли оно в земле и еще что, не имеет отношения к подлинной христианской вере. Это звучит непонятно? Попытки приступить к приверженцам подобных взглядов с прямыми вопросами приводят к еще большей путанице; если с атеистами христиане разделяют общий язык и общую логику, то с либералами — ни того, ни другого. Логические связи, очевидные для христианина и для атеиста, совершенно не работают в мире либерального богословия.
Вот тот же Уильямс, например, пишет в одном месте:
«Возможно, Моберли [христианин, которому возражает Уильямс] близок к истине; но он грешит неоправданным позитивизмом. Когда по отношению к фразе verus Deus, verus homo [истинный Бог, истинный человек] он рубит сплеча: «Правда или ложь?» боюсь, многих Отцов Церкви насторожило бы такоое желание «закоротить» дискуссию.(О христианском богословии, стр. 110)»
Это довольно типичная либеральная фраза — человек не соглашается с христианской верой в то, что Иисус Христос истинный Бог и истинный человек, в то же время не отрицает ее прямо, а говорит о некой «дискуссии». В которой, однако, отказывается внятно обозначить свою позицию.
Это обычно для этого направления; со стороны речь либерала выглядит изматывающе алогичной — сначала он может долго и упорно нападать на веру в личностного Бога вообще (как, например, Епископ Джон Робинсон), потом — громко обижаться, когда о нем говорят как о неверующем.
У Роуэна Уильямса, как и других авторов этого направления, можно понять, на что автор нападает. Уильямс, например, отрицает рассказ Евангелия от Матфея о волхвах, пришедших поклониться Иисусу, отказывается следовать библейскому взгляду на гомосексуализм. Вместе с тем, в отношении абортов он занимает традиционную христианскую позицию.
Перейдем, однако, к вызвавшим такую реакцию высказываниям о Шариате.
Дело в том, что для либерализма грех носит скорее социальный характер, это «структурный грех», как выражается другой знаменитый либерал, Епископ Десмонд Туту. Противостояние греху есть в рамках таких представлений есть, прежде всего, политическое противостояние несправедливости и угнетению. Для либералов характерен политический активизм довольно левого толка. Роуэн Уильмс резко критикует свободный рынок, говоря, в частности, что «каждая сделка, заключаемая на Западе, это акт агрессии против неудачников в мировой экономической игре».
Общим местом для либералов является отсылка к (изолированному от библейского контекста) притче о Страшном Суде в 25 главе Евангелия от Матфея. Согласно интерпретации либералов, из этой притчи следует, что важно не то, ходил ли человек в Церковь и исповедовал ли правильную веру, а помогал ли он нуждающимся. Поскольку лучший способ помочь нуждающемуся — это уничтожить несправедливый социальный порядок, который обрекает его на нужду, самое христианское дело есть социальная борьба. Разговоры о вечном спасении, напротив только отвлекают от борьбы с несправедливостью и угнетением здесь, на земле.
Важной частью либерального (опять употребим это слово) дискурса, поэтому, являются разговоры в пользу угнетенных — или, по крайне мере тех, кого либералы видят угнетенными. Гомосексуалистов, мусульман, чеченских повстанцев, жителей третьего мира, и т.д.
«Угнетенный» безусловно прав и заслуживает всяческой поддержки уже по факту своей угнетенности; поскольку мусульмане в Британии являются (пока) меньшинством, религиозным и, как правило, расовым, уже поэтому они заслуживают самой безоглядной поддержки. Тот же Уильямс пришел в ужас при мысли ввести в британское законодательство какие-либо церковные установления, поскольку христиане относится к «большинству», к угнетателям. Шариат же приветствуется как часть культуры «угнетенного меньшинства».
Понятно, что обычному человеку едва ли возможно уследить за извивами либеральной мысли, и выступление Уильямса вызывало прямую и резкую реакцию среди его сограждан; он уже пожаловался, что его «не поняли».
Что же, такова уж участь либерального дискурса — вечно быть непонятым людьми, верующими и неверующими, с обычным, «нелиберальным» мышлением.
