Памяти Станислава Лема. Часть третья

V

Как уже было сказано, Лем, даже после удачного дебюта с «Человеком с Марса», не хотел жёстко связывать себя с фантастикой как жанром. В столе у него лежала готовая трилогия «Непотерянное время» — вполне себе реалистическое повествование о жизни молодого врача в годы оккупации и после освобождения. Первая часть трилогии — «Госпиталь Преображения» — была начата ещё в 1948-м, последняя — «Возвращение» — в пятидесятом. Трилогию не пропустила польская цензура — предварительно помурыжив Лемма на предмет переделок и доводок текста (1). Тогда же было написано с десяток рассказов, более или менее посвящённых военной теме, иногда с фантастячинкой. Рассказы, честно говоря, были слабые, но их публиковали.

Сам факт обращения к фантастике Лем впоследствии объяснял — внимательный читатель, наверное, уже догадался? — да-да, правильно: случайностью. В пятидесятом году в доме Писательского Содружества Закопане — Лем тогда старательно общался с литературной средой, искал знакомств — он познакомился с жизнерадостным толстяком, любителем поговорить про книжки. Во время прогулки разговор зашёл о полном отсутствии польской научной фантастики. Лем признался, что в молодости зачитывался Уэллсом и польскими авторами. Толстяк спросил Лема, может ли тот написать фантастический роман. Молодой головастый пан Станислав, не раздумывая, ответил «да». Толстяк, которого звали Ежи Пански, оказался председателем издательского кооператива «Czytelnik», и через некоторое время Лему пришло официальное авторское предложение. Лем сел за стол и быстро, буквально за несколько месяцев, написал «Астронавтов», а позднее — «Магелланово облако».

Об «Астронавтах» и «Магеллановом облаке» сам Лем предпочитал отзываться пренебрежительно: «В молодости я написал пару наивных «научно-фантастических» сочинений, и, к сожалению, этот ярлык стали приклеивать ко мне постоянно». «Облако» он характеризовал так: «это исключительно слабая книга: слащавая по содержанию и слишком высокопарная в стилистическом отношении. Конечно, она в значительной степени реализует постулаты соцреализма (надо все-таки помнить, что она появилась в самый разгар сталинской эпохи). Но критики-коммунисты были от этой книги далеко не в восторге, у нее были серьезные проблемы с цензурой, и ее появление на свет было задержано на полтора года». Последнее выглядит как неуклюжее оправдание: дескать, был грешен, хотелось издаваться, вот и писал подобное — но, видите, коммунистические цензоры давили.

На самом деле стыдиться пану Станиславу нечего. Напротив, у него есть все основания считать себя одним из родоначальников особого литературного направления, который я бы назвал «третьей волной соцфантастики».

VI

Для того чтобы оценить, насколько была значима фантастика для социализма вообще и советского социализма в частности, стоит начать издалека. Не бойтесь, что выйдет скучно и далеко от темы: это впоследствии окупится.

Социализм с самого начала был «жанром фантастическим» — поскольку одним из его источников и составных частей, как мы помним, была литературная утопия, Мор и Кампанелла. Далее резоны нового общественного устройства взялась обеспечивать нарождающаяся сайнс-фикшн. Общество, устроенное на социалистических началах — выглядевшее, впрочем, сильно по-разному, в зависимости от радикализма авторов — стало популярной темой. Появилось множество картинок для раскраски — от мягкого, как пипифакс, жюльверновского социал-демократизма (2). до моралистического, уэллсовского. Тем не менее, все пишущие о грядущем авторы сходились в одном: в недалёком будущем переоборудование общества на умеренно-социалистических началах неизбежно, вопрос только в методах и масштабах преобразований.

Что касается России, тут всё вышло совсем интересно. Советский Союз обязан фантастическому жанру буквально всем, включая базовую символику, запечатлённую на государственном гербе и намертво ассоциированную с коммунизмом как таковым.

Тут придётся вильнуть уже совсем в сторону и сказать кое-что о мировоззрении людей того славного времени.

Наше время чем-то напоминает античность. А именно — соотношением того, во что верят массы, и того, чего придерживаются люди учёные. Так вот, сейчас, как и в античности, низы легковерны и внушаемы, а верхи скептичны. Низы верят в пришельцев из космоса, в летающие тарелки, в экстрасенсов и в святую воду, в чох и сглаз, ну и так далее. Верхи надо всем этим посмеиваются, считая всё вышеперечисленное дурью и шарлатанством. Так же мыслили и в античности — достаточно почитать Лукиана.

Но был момент, когда всё обстояло иначе. Когда именно низы демонстрировали твердолобый скептицизм и неверие в чудеса, а образованные люди, напротив, в чудесах не сомневались.

Было такое в XVIII–XIX веках. Когда наука рывком продвинулась очень далеко, даже по сегодняшним меркам. А уж оттуда глядючи казалось, что сокрушены все горизонты и стало возможно буквально всё. Образованный человек тех времён готов был поверить во что угодно — например, в оживление трупов электричеством. Что касается жизни за пределами Земли, то это было общее место. Образованные люди даже и не сомневались в том, что все планеты Солнечной системы населены. Более того, была даже построена классификация существующих на этих планетах цивилизаций. Исходя из общих соображений, принималось, что чем дальше планета удалена от Солнца, тем она старше. Соответственно, старше и населяющая её раса. Поэтому гипотетическим венерианцам приписывалась дикость и неразавитость, а юпитерианских аборигенов подозревали в сверхчеловеческой мудрости. Относительно жизни на Меркурии, впрочем, были сомнения — очень уж там жарко. Как и на Сатурне, по противоположной причине.

В связи с этим особняком стоял вопрос о Марсе.

Это уже третий раз, когда автору приходится извиняться за пространные отступления. Что делать, «марсианская тема» для нас важна.

Повторимся, в существовании марсиан сомнений особых не было. Равно как и в том, что их цивилизация превосходит человеческую. Тем более, следы её деятельности были так хорошо видны.

В 1859 году астрономы А. Секки, У. Доус и Э. Голдан, наблюдая красную планету в мощный телескоп, обнаружили на её поверхности подозрительно ровные линии. Тогда на это не обратили внимания. Но в 1877 году, во время великого противостояния планет, астроном Скиапарелли обнаружил те же линии (числом 113), образующие сеть. Итальянец назвал их словом «canali» — в итальянском это слово означает не только искусственные каналы, но и любые узкие протоки и русла. Но все остальные поняли название вполне однозначно — имеются в виду ирригационные сооружения.

Позднее к изучению каналов подключились падкие до сенсаций американские астрономы Пикеринг и Лоуэлл. Последний — астроном-любитель, бросивший дипломатическую карьеру ради своего увлечения — написал несколько книг, где доказывал, что каналы построены марсианами, о чём свидетельствует их геометрическая форма и связанность в сеть. Дальнейшие изыскания как будто подтверждали это. Некоторые астрономы даже наблюдали «сезонные потемнения каналов» (все тут же решили, что в них закачивают воду). Всё совпадало.

Теперь вопрос. Какой общественно-политический строй мог соответствовать нарисовавшейся картине (3)?

Во-первых, понятно, что общество, создавшее феномен планетарного масштаба, не может не быть технически развитым. Во-вторых, ясно, что на Марсе нет войн — иначе система каналов не была бы единой — и, скорее всего, нет отдельных государств, а существует централизованное правительство. Частную собственность на каналы предположить тоже сложно. В итоге получается централизованная социалистическая экономика.

Соответственно, отношение к Марсу стало «политическим вопросом».

В 1898 году выходит уэлссовская «Война миров» (4). Марсиане там изображены кровожадными (в буквальном смысле слова) монстрами, пытающимися захватить Землю, но в итоге погибающими от земных болезней, к которым у них не было иммунитета. Забегая сильно вперёд, стоит отметить, что автор невольно выдал универсальный метод господства Запада: что западному человеку «здорово» (или хотя бы терпимо), то для всех остальных смертоносно. Запад всегда так делал — распространял по всему миру те вещи, от которых сам имел иммунитет, а другие — нет. Впрочем, это в сторону… Так или иначе, марсиане Уэллса — существа высокоразвитые, но уродливые, кровожадные и опасные.

Иную интерпретацию предложил известнейший американский чтивопроизводитель Эдгар Райс Берроуз, известный в России в основном сериалом про Тарзана. Однако на родине Берроуз прославился так называемым «барсумским циклом» — серией романов о капитане Картере, мистическим образом переносящемся на Марс (на языке аборигенов планета называлась «Барсум»). Первый роман («Под лунами Марса») вышел в 1912 году. Засим последовал суперсериал из одиннадцати книг.

Марс Берроуза — прямая противоположность уэллсовскому. Он населён прекрасными девушками, отважными воинами, его цивилизация (высокая, хотя и загнивающая) держится на технике, больше похожей на колдовство. Позднейшая фэнтези очень много заимствовала у Берроуза. Однако поучиться у берроузовских марсиан нечему: их цивилизация не просто «старше» — а дряхлее.

А вот Марс социалистический описал русский писатель, мыслитель и учёный Александр Богданов (Малиновский), известный советским студентам по сочинению В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», где Ильич этого самого Богданова всячески поносил. Между тем, Богданов был именно что мыслителем, причём сильно опередившим своё время. А в чём-то и вышедшим за пределы «магистральной линии науки» вообще.

У Лема (ну наконец-то мы вспомнили о Леме, ага-ага) есть грустный рассказ о некоем историке, который делил всех гениев на три класса: признанных при жизни, признанных после смерти, и не признанных вообще. Начав розыск последних, он в конце концов обнаруживает, что таковые существовали — но их труды не представляют никакой ценности, потому что они построены на иных принципах, чем вся современная наука. «Это тропинки, поросшие травой. Это забытые шансы» — констатирует герой и отказывается от дальнейших изысканий, не забыв продать рукописи неведомых титанов, чтобы хоть как-то компенсировать расходы.

Судьба Богданова наводит на похожие размышления. При том, что начало его было блестящим. Его «Краткий курса экономической науки» (1897) одно время был самым популярным сочинением по экономике в России (и немало способствовал распространению марксизма, увы). Философское сочинение «Эмпириомонизм» уже не было понято. Деятельность в рамках печально известного Пролеткульта была успешной административно, но в перспективе обречённой. Главный труд — «Тектология, или Всеобщая организационная наука» — сейчас считается «предвосхищением винеровской кибернетики». Отчасти это так, но планы Богданова были шире, а методологическая база совершенно иной… так или иначе, книгу «не прочли» (да уже и некому было). Что касается его поздних научных занятий в Институте переливания крови и обстоятельств смерти (весьма загадочных), то тут лучше и не копать.

Но самыми, пожалуй, известными сочинениями Богданова стали фантастические романы о Марсе: «Красная Звезда» и «Инженер Мэнни» (этими книгами и ограничивается его литературное наследие, если не считать рассказа «Праздник бессмертия» 1914 г.).

Коммунистический мир Богданова является смесью уэллсовского и берроузовского. Марсиане там человекообразны, но при этом собираются, совсем как уэллсовские кровососы (5), завоевать Землю и уничтожить человечество по причине его недоразвитости. Главный герой, впрочем, убивает сторонника тотальной зачистки Земли, а потом ещё умудряется доказать, что человечество убивать не надо, потому что среди людей тоже есть коммунисты. Да-да, именно так: по Богданову, только наличие коммунистов уберегло человечество от уничтожения «высшей цивилизацией». Запомним тему — когда мы, наконец, вернёмся к раннему периоду творчества пана Станислава, она всплывёт.

Итак. «Красная Звезда» — первое на русском языке позитивное описание социалистического общества. В дальнейшем заданная этим романом инерция пробьёт «толщу лет» — и отобьётся в ефремовских романах. Но это будет сильно потом.

«Красная Звезда» вышла в 1907 году (на титуле издания указано: СПб, 1908, Издание автора). На обложке переиздания 1918 года была изображена она самая — красная звезда, вознесённая над миром и посылающая ему лучи. Правда, та звезда была восьмиконечной. Но размеры и положение её узнаваемы для любого советского человека, как и обрамляющие её лозунги. Именно такая звезда (потерявшаяся в лучах) вскорости украсит советский герб. 

Вывод. Советская Красная Звезда — это символ Марса. Революционеры считали себя марсианами (6).



1. Вот что писал об этом сам Лем: «...Каждые несколько недель ездил ночным поездом в Варшаву. Я брал самые дешевые билеты, потому был тогда слишком беден. Там, в Варшаве, я вел бесконечные дискуссии в издательстве «Ksiazka i Wiedza». Эти ребята подвергали чудовищным истязаниям мой «Госпиталь Преображения», количество критических рецензий росло не по дням, а по часам, и в каждой из них роман называли декадентским и контрреволюционным. Мне указывали, что и как надо переделывать... Надежда, что роман все-таки опубликуют, продолжала тлеть, потому я старательно писал и переделывал... Поскольку «Госпиталь Трансфигурации» считался неправильным с «идеологической точки зрения», я обязался написать в будущем дополнительные эпизоды, чтобы достичь «композиционного баланса». «Госпиталь», однако, всё-таки опубликовали — восемь лет спустя, когда звезда Лема как фантаста уже взошла.

2. См., например, «Семьсот миллионов бегумы», где французский социал-демократический Франсевилль противостоит немецкому национал-социалистическому Штальштадту.

3. Ходом дальнейших рассуждений я обязан А. Лазаревичу. См. его книгу «Советия», вообще заслуживающую внимания. В той части, где рассказывается о Богданове, я использовал своё знакомство с его произведениями, а также некоторые сведения, полученные в частном порядке.

4. Знатоки могут подсказать, что годом раньше вышел немецкий роман Курда Лассвитца в романе «На двух планетах», где тоже происходит «война миров» (правда, марсиане выигрывают). Тем не менее, именно уэллсовский роман получил всемирную известность и тем самым «открыл тему».

5. Тема кровососания, впрочем, тоже появляется в богдановских романах. Этой субстанцией, мефистофелевским «особым соком», он, впрочем, интересовался всю жизнь.

6. Если уж мы забрались так далеко, то не мешает поинтересоваться и словом «революция», которое имеет очень интересный астрономический смысл. Первоначально «революцией» (от латинского revolutio, «кругооборот») называли полный оборот планеты вокруг Солнца (то есть период, за который она возвращается к той же точке эклиптики). В астрологии это значение употребляется до сих пор. Интересно, откуда возникло понятие «революции» в значении политического переворота, бунта. Возможно, это имеет отношение к латинскому названию книги Николая Коперника «De revolutionibus orbium coelestium» (Нюрнберг, 1543), буквально "О круговращении небесных". Заметим, что книга была революционной — в современном значении этого слова (в ней излагалась гелиоцентрическая теория). Не исключено, что именно это обстоятельство связало понятие "революции" с "переворотом и восстанием" (против авторитетов). Впрочем, и политическая революция начинается с революции интеллектуальной, то есть отрицания прописных истин и низвержения кумиров.

Материал недели
Главные темы
Рейтинги
  • Самое читаемое
  • Все за сегодня
АПН в соцсетях
  • Вконтакте
  • Facebook
  • Telegram