По материалам круглого стола АПН
В разговорах о перспективах «новых левых» в России иногда исчезает понимание самой сути проблемы: «новые левые» часто отождествляются с любыми молодыми радикалами левого толка. Следует, тем не менее, признать, что термин «новые левые» не может быть отнесен ни к представителям коммунистических молодежных движений, ни к сторонникам левого национализма. И в целом в России «новое левое» мировоззрение еще не нашло приемлемого организационного выражения. И, тем не менее, я полагаю, что у этого идейного течения в нашей стране очень неплохие перспективы. Более того, внимательный наблюдатель мог бы уже и сейчас обнаружить симптомы распространения «нового левого» мировоззрения в молодежной и в особенности студенческой среде.
Еще года три назад левая идеология в целом — в ее радикально социалистических, анархистских, контркультурных версиях — пользовалась сравнительно небольшой популярностью. Сегодня левые настроения постепенно завоевывают сердца молодых людей, которые, испытывая острое чувство несправедливости от всего, что происходит в стране и мире, перестают видеть своего союзника не только в нынешней российской власти, но и в отечественной государственности как таковой. Российское государство все чаще воспринимается как инструмент угнетения собственного народа, встроенный в глобальный империалистический проект с общим центром по ту сторону Атлантики.
Однако полевение само по себе еще не означает обращение именно к наследию идеологов «новых левых», политическая, революционная, позиция которых имела свою специфику. Левые настроения молодежи в принципе могли бы аккумулировать и традиционные левые силы — наследники советского проекта. Однако в последнее время складывается ощущение, что молодежный электорат в России постепенно уплывает из рук «традиционных левых», перетекая отчасти к левым националистам, а отчасти к тем силам, которые ведут свою родословную от международной революции 1960-х годов.
Чем же отличаются «традиционные левые» от «левых новых»? Главное отличие стратегии последних состоит в интернационализации классового конфликта. Для «новых левых» реальный классовый раскол проходит не по линии бедные — богатые в отдельных странах, а по линии Мировой Юг — Мировой Север (в терминах теории зависимости), или периферия — центр (в категориях мир-системного анализа). Классовый конфликт в данном случае обретает характер межнационального или, точнее, межцивилизационного. Столкновение «левого» и «правого» политических флангов получает геополитическую перспективу. Соответственно, решение этого конфликта, по мнению теоретиков «новой левой», может быть достигнуто на сверхнациональном уровне — посредством трансформации миропорядка, а не с помощью тех или иных «прогрессивных» реформ внутри национальных государств. Появление этого идейного течения во время войны Соединенных Штатов с вьетнамскими партизанами и маоистской «культурной революции» стало новой фазой того фундаментального исторического движения, которое началось в 1789 г. и которое, по всей видимости, приходит к своему завершению именно в наши дни.
Движение это я назову Революцией, понимая под ней не совокупность революционных событий в разных странах, а продолжающийся на наших глазах период фундаментальной исторической трансформации, насчитывающий уже три столетия. Поскольку процесс Революции, очевидно, еще не достиг своей финальной точки, я позволю себе не согласиться с мнением А.И. Неклессы, который сказал об исчерпанности понятий «левое» и «правое» в настоящую эпоху. Ибо «левыми» продолжают оставаться сегодня те силы, которые отождествляют себя с этим процессом и стремятся ускорить его, довести его до логического конца. А, соответственно, «правыми» оказываются те, кто по целому ряду причин препятствует поступательному ходу Революции или хотя бы пытается отсрочить ее неминуемую развязку.
В чем состоит смысл Революции, в которой великий русский поэт и публицист Ф.И. Тютчев совершенно справедливо предлагал видеть «более чем Принцип», но «Дух, Разум»? Революция, по Тютчеву, составляет «высшее выражение того, что в продолжение трех веков принято называть цивилизацией Запада», и поэтому она, что очень существенно, не может восприниматься лишь как транзитное пространство, отделяющее одну социально-историческую фазу от другой, как бы более прогрессивной. Как пишет Артем Магун, «История революций не сводится к простому воспроизведению одинаковых феноменов или (по вульгарно-марксистской модели) к последовательности закономерных стадий. Она составляет серию освободительных движений, не достигающих своей (бесконечной) цели, обрывающихся на полпути, которые следующая волна истории подхватывает и радикализует, чтобы снова споткнуться и откатиться назад со всей мощью».
Итак, Революция — это гигантская историческая программа, некогда приведенная в действие и доселе неостановимая. Можно выделить три составляющих компонента этой программы, три основополагающих тренда, которые выражают разные характеристики феномена Революции.
Это, во-первых, делегитимация любой власти, любого властного авторитета, вне зависимости от его конкретного выражения — «ненависть к Власти как принцип», по словам Тютчева, или убеждение, что «авторитет, ставящий себя выше человека, есть либо иллюзия, либо обман». Во-вторых, это демократизация, то есть неприятие всякой иерархии, неравенства в отношениях между людьми (и, добавим, народами). И, наконец, третьей чертой Революцией становится секуляризация, отрицание фактически любого воздействия религиозного начала на жизнь общества, на социальные, политические и культурные институты. Опять же, обращусь здесь к словам Тютчева: «антихристианский дух есть душа Революции, ее сущностное, отличительное свойство».
Таким образом, нужно констатировать, что в конце XVIII в. в мировой истории была запущена некая программа, заданная тремя различными трендами — делегитимацией Власти, демократизацией и секуляризацией. Сейчас нет времени говорить о генезисе каждого из этих трендов, о том, что они далеко не сразу слились в единое целое, определив собой идейное поле левого движения во всех странах мира. Поэтому в рамках данного выступления уместно коснуться лишь феноменологии Революции, не претендуя на раскрытие ее онтологии. Так вот, если мы ограничимся выделением этих трех трендов как трех составляющих черт мировой Революции, то вряд ли будет ошибкой сказать, что Революция до сих пор еще не подошла к своему концу или, точнее, что к своему конечному пункту она подходит только сейчас.
На протяжении всего XIX в. демократизация в виде распространения гражданских прав на все большие слои населения происходила параллельно с прямо противоположным по направленности процессом — колониальным охватом европейскими державами всего земного шара. Когда-нибудь эти параллельные линии истории, обладающие противоположными энергетическими зарядами, должны были в конце концов сойтись, вызвав своим столкновением гигантскую вспышку. Такой вспышкой стала революция 1917 г., в ходе которой одна из крупнейших империй мира преобразовалась в федерацию народов, представитель каждого из которых обладал формально полным набором гражданских и политических прав.
Однако, будучи антикапиталистической и даже отчасти антиколониальной, революция 1917 г. отнюдь не была антизападной. Ранние большевики, и в первую очередь, Лев Троцкий полагали, что в постбуржуазную эпоху Запад, или как говорил сам создатель Красной Армии, пролетариат развитых индустриальных стран, вернет себе лидерство и тем самым поколебленные иерархические отношения между центром и периферией мировой системы, то есть Западом и Востоком — передовой и отсталой частями мировой цивилизации — вновь восстановятся. Запад воспроизведет свои лидирующие позиции уже в посткапиталистических условиях. Возможно, именно эта, имманентная «контрреволюционность» русских коммунистов (как троцкистов, так и сталинистов) и привела в числе других причин на исходе советского эксперимента к фрустрации левой идеи в нашей стране и фактическому самоустранению России в 1970-90-х годах из мирового революционного проекта.
«Новые левые» появляются на исторической сцене именно в тот момент, когда советский коммунизм перестает играть революционную роль, все более интегрируясь в мировую политический порядок, поддерживаемый Соединенными Штатами, и когда основной силой антиимпериалистического протеста становятся крестьянские массы разоряемой капитализмом периферии мировой системы, а также маргинальные группировки в странах Запада, по тем или иным причинам недовольные обществом потребления. Обществом, гарантирующем благополучие, если не процветание 2/3 своего населения.
В нашей стране «новые левые» неизбежно окажутся враждебны российской государственности, поскольку государственность эта — даже если возводить ее генеалогию к доперестроечным временам — на сегодняшний день представляет собой хилый остаток неосуществленного проекта разделения мира между сверхдержавами, а точнее — ротации мировой элиты за счет наследников Ленина и Сталина. И, надо признать, что нынешняя российская элита — это по большей части либо бывшие разработчики этого проекта, либо их ученики и прямые потомки. И поэтому те силы, которые встанут под знамена «новых левых», непременно выберут в качестве своего основного противника государственный истеблишмент России, без разделения на «силовиков» и «либералов». Тем более, что его представители не оставляют попыток «втащить» Россию в мировой порядок под лозунгами «либеральной империи», «стратегического союза» с Соединенными Штатами и т.д. и т.п.
Но надо помнить и другое. Чем меньшее уважение российское государство будет вызывать у своих граждан, тем большие шансы на успех будут иметь российские «новые левые», которые, кстати говоря, уже сейчас ищут своих союзников по борьбе с российско-американским империализмом в радикальном исламе, чеченском сепаратизме, даже мировом терроризме. А поскольку в ослаблении российской государственности заинтересованы не только эти последние, у «новых левых» могут обнаружиться самые неожиданные партнеры — от опальных олигархов до специалистов по «революции роз».
И, надо сказать, всем этим силам нет оснований сильно отчаиваться. Катастрофическая делегитимация российского государства может произойти уже на наших глазах. Ее будут обуславливать три фактора. 1. Так называемые «либеральные» реформы, непонятные и неприемлемые для большинства населения, производящиеся в уникально благоприятный момент для российской экономики, которая страдает в настоящее время от избытка, а не недостатка финансовых средств. 2. Ослабление российских позиций в СНГ. 3. Заигрывание российской власти с мировым гегемоном, которое выражается, в частности, в известных заявлениях, дискредитирующих наше руководство в глазах всего мира.
Если российское руководство не сможет в ближайшее время ясно и неконъюнктурно определить свою позицию в международных вопросах, оно может столкнуться с новым политическим вызовом в виде попыток повторить одновременно «красный май» Парижа 1968 и «революцию роз» Тбилиси 2003.
