Ответ Александру Храмову на его статью «Бог после Освенцима» я обещала ему уже давно, но никак не могла подступиться – и не потому, что «не было времени» и «тема не привязана к новостному поводу». Нет, дело в том, что я вижу за этой темой множественные разветвления, иногда уходящие в бездны; она касается краеугольных мировоззренческих оснований. Кроме того, это случай, когда я не особенно хочу спорить, хоть и считаю это необходимым.
О чём пишет Храмов? Приведу основные положения, сгруппировав их по смыслу:
1. Вера в Бога помогает народу выжить. То, что евреи обзавелись «мощным государством», - это Промысел Божий.
2. Обычные люди истребляли других людей. Как обосновать, что Освенцим – это плохо, если отказаться от веры в Бога? Если Бога нет – человек лишь плод космической случайности, «сгусток атомов без претензий на бессмертие и образ Божий», и почему тогда его нельзя просто взять и сжечь в печке?
3. Да, вера в Бога далеко не всегда удерживает людей от зверств, «а иногда религия становится для них предлогом». «Но это единственное, что стоит между нами и нашим природным зверством». «Причинять боль другим – это естественная часть эволюции, которая и сделала нас людьми». «После Освенцима человечество должно всеми силами цепляться за идею Бога, чтобы больше не оставаться наедине с самим собой и со своей каннибальской сущностью».
Пойдём по пунктам.
Хоть я не считаю то, что евреи обзавелись государством, промыслом Божьим, но с тем, что вера в Бога зачастую помогает народу выжить, - я согласна. Это видно и на истории евреев как народа. Не обязательно приводить в пример государство Израиль: евреи длительно сохранялись как народ до Израиля и сохранялись бы дальше без Израиля. Что религия «избранного народа» этому способствовала – бесспорно. Живя в Татарстане, могу также засвидетельствовать, что татары считают, что ислам помог им сохраниться как народу. И хотя я не буду развивать сейчас тему русских и православия – помогало ли оно русским выжить как народу (всегда ли помогало), – но то, что оно способствовало русскому осознанию своей особости, достаточно очевидно.
Дальше, в пункте 2, мы уходим от конкретных религий и народов, и тут начинаются сложности. Прежде всего: если Бог есть – человек всё равно может быть «сгустком атомов без претензий на бессмертие и образ Божий». Одно другого совершенно не исключает. То, что люди настойчиво хотят именно в себе видеть образ Божий (с надеждой на бессмертие), не значит, что они правы. Бог может иметь какой угодно образ, может и вовсе не иметь образа (в нашем понимании). Бог может интересоваться человеком, выделяя его из всех творений, может никак особенно не интересоваться и не выделять. Да даже сама концепция творения может сильно расходиться с идеей Бога: Бог может быть не творцом, а способом организации всего сущего. В этом случае всё и вся развивается «по закону Бога», но сам Бог ничего не творит. Наконец, идея бессмертия вовсе не обязательно хороша. Но об этом ниже.
Дальше мы переходим к пункту 3, и здесь же дадим ответ на вопрос, «почему человека нельзя жечь в печке, если он – не образ Божий». Александр Храмов понимает, что люди вполне могли верить в Бога и истреблять людей (Gott mit uns – девиз, выгравированный на пряжках Вермахта). Я подчеркну ещё раз, что речь идёт не просто о религии как предлоге, - нет, человек мог искренне верить в Бога, и не в качестве «предлога», а из вполне искренней и горячей веры мог убивать людей, веря, что поступает правильно и богоугодно.
Я полагаю, что многие крестоносцы по части истовой веры в человека как образ Божий и в бессмертие дали бы нам, современным, сто очков вперёд. Больше того: это даже помогало им убивать людей – ведь если жизнь есть сон, а за гробом – бессмертие, значит, убивая, они лишь освобождают людей от земной юдоли и отправляют в бессмертие. Господь распознает своих, ему, несомненно, виднее.
Так что нет, я не вижу, как бы вера в Бога, человека как образ Божий и бессмертие ограждала бы нас от того, что мы сегодня расцениваем как зверства.
И вот тут, на этом слове «зверства», я хочу заострить внимание. Храмов многократно повторяет: «наше природное зверство», «наша каннибальская сущность», «причинять боль другим – естественная часть эволюции, сделавшая нас людьми».
На самом деле, звери, не претендующие на то, чтобы быть образом Божьим, совершают гораздо меньше «зверств», чем люди. И нет ничего естественного в том, чтобы причинять боль. Звери не убивают для того, чтобы причинять боль. Они не пытают, они не приносят ритуальные жертвы, не придумывают изощрённых способов убийства. Они просто питаются. Иногда дерутся – всегда с конкретной и понятной целью. Природная сущность человека может, конечно, быть и каннибальской (у собственно каннибалов), но это не является чем-то принципиально определяющим для неё. И именно здесь кроется ответ на вопрос «почему тогда человека нельзя просто сжечь в печке». Потому, что это противоестественно. И именно потому, что это глубоко неестественно, люди в разные времена придумывали систему аргументации, чтобы ОБОСНОВАТЬ, почему это надо делать, почему сжигать людей – хорошо и правильно. А вот почему это не надо делать – в обосновании не нуждается. Люди, если они не психопаты и если не накручены идеологически, как-то сами нутром чуют, что сжигать людей – не круто.
Здесь я подхожу к тому, почему я вообще всё это пишу. Ведь в точке зрения, что вера в Бога помогает человеку быть человечным, помогает сохранять свою национально-культурную идентичность и вообще помогает жить с надеждой на бессмертие, – в идее этой много хорошего и полезного. Даже красивого. Может, и спорить не надо тогда? В конце концов, «не бывает атеистов в окопах под огнём» (да, возможно, не бывает, но это ничего не доказывает: поверить в Бога под страхом близкой смерти – всё равно что сознаться во всех прегрешениях под приставленным ко лбу дулом пистолета).
Но дело не в этом. Меня задевает, даже где-то оскорбляет предвзятое отношение к человеческой природе. Нет, человек по природе, именно по природе не склонен к «зверствам», не стремится причинять боль, не рвётся заняться каннибализмом. Мы должны проявлять больше уважения к своей природе. Мы должны думать не только (на мой взгляд – и не столько) о бессмертии где-то на небесах или в другом измерении, сколько о сохранности своего природного земного дома. На мой взгляд, идея загробного бессмертия даже сильно отвлекает нас от этой важной и непосредственной жизненной задачи. Все заявления вроде «мы попадём в Рай, а вы просто сдохнете». Я не знаю, есть ли Рай, я не знаю, попадём ли мы туда, но я знаю, что если Рай соответствует человеческому представлению о нём, то Господь там приберётся. А здесь, на земле, нужно помнить, что мы её дети, что это наш дом, и что не дать ему превратиться в ад – наша естественная обязанность, притом не зависящая от того, есть Бог или нет, и если есть – то какой.
