Политэкономия массовой истерии

 Представляем вниманию читателей перевод избранных мест из статьи "Ковид-19 и политэкономия массовой истерии". Статья была опубликована 3 февраля 2021 года в журнале "International Journal of Environmental Research and Public Health".

Её авторы -- испанские учёные-экономисты из мадридского Университета имени короля Хуана-Карлоса Филипп Багус и Антонио Санчес-Байон (последний также имеет степень по философии и теологии), и чилийский социолог Хосе-Антонио Пенья-Рамос.

 

Общественное здравоохранение – жизненно-важная часть государства всеобщего благосостояния (welfare state). То, что такое государство имеет одной из главных целей улучшение общественного здоровья, обычно принимается как должное... В данной статье мы рассмотрим этот вопрос с точки зрения феномена массовой истерии.

***

При массовой истерии группа людей начинает верить, что ей угрожает опасность, вроде яда или вируса. Они верят, что угроза реальна, потому что так кто-то сказал, или потому, что это соответствует их опыту. И таким образом большая группа людей приходит в расстройство. Угроза – реальная или вымышленная – становится причиной коллективной озабоченности. Члены группы могут даже почувствовать себя больными и развить симптомы болезни -- слабость, головные боли, ощущение удушья, -- которые передаются другим людям. Когда массовая истерия начинает вызывать физические симптомы, это называется массовой психогенной болезнью или эпидемической истерией. Массовая истерия заразна и может быть дополнительным и усиливающим фактором в настоящей эпидемии.

Хотя, насколько нам известно, литературы по политэкономии массовой истерии не существует, массовые психогенные болезни описаны широко. Керчкофф (Kerckhoff) анализировал случай болезни, которая распространилась среди рабочих на фабрике, которые поверили в ядовитое насекомое. Мак-Грат (McGrath), изучая случаи массовой истерии, обнаружил, что люди с низким статусом в стрессовых ситуациях после «спускового» драматического события наиболее подвержены массовой психогенной болезни. Шмитт и Фитцджеральд (Schmitt and Fitzgerald) проанализировали восемь случаев массовых психогенных заболеваний в среде рабочих. Они обнаружили, что низкий доход, неудовлетворённость руководством, недостаток поддержки и неясность управленческих решений ведут к вышесреднему числу сообщений о симптомах болезни. Сингер (Singer) указывает, что жертвы массовых психогенных болезней действительно больны, хотя и без всякого токсина. Он полагает, что массовые психогенные болезни случаются чаще, чем мы об этом узнаём, зачастую они сопутствуют физическим причинам болезни, но мы считаем только "чистые" случаи.

***

Эмпирические свидетельства массовой истерии восходят, как минимум, к Средним векам и многократно зарегистрированы в современности. Один из наиболее знаменитых случаев истерии развился в 1938 году, когда радио транслировало пьесу Орсона Уэллса по «Войне миров». В этой пьесе Землю атакуют марсиане. Некоторые слушатели, возможно, ещё находящиеся под впечатлением недавнего Мюнхенского договора [Мюнхенского сговора], запаниковали, решив, что их в действительности атакуют марсиане.

Более недавний случай касается эпизода шоу «Клубника с сахаром» на Португальском ТВ. В этом шоу персонажи заразились угрожающим жизни вирусом. После того, как этот сюжет вышел в эфир, более трёхсот португальских учащихся почувствовали себя больными и сообщили о симптомах, подобных тем, что были у персонажей шоу. Среди симптомов были сыпь и затруднение дыхания. Это привело к тому, что в Португалии закрылись несколько школ. Тем не менее расследование Португальского национального института медицинских чрезвычайных ситуаций пришло к заключению, что вируса не было, а причиной симптомов стал просмотр шоу.

В сентябре 2018 года на борту самолёта, летевшего из Эмиратов, некоторые пассажиры испытывали симптомы гриппо-подобной болезни. Когда это увидели другие пассажиры, они тоже почувствовали себя больными, началась паника. И эта паника достигла таких масштабов, что весь тот рейс по прилёту в Нью-Йорк был посажен в карантин. Расследование показало, что только несколько пассажиров были действительно больны сезонным гриппом или обычной простудой.

 

***

Хорошо известно, что, в дополнение к эффекту плацебо, существует и эффект ноцебо. Благодаря эффекту плацебо люди выздоравливают, потому что ожидают выздоровления. Когда же люди страдают от эффекта ноцебо, они заболевают, потому что ожидают заболеть. Широко известен случай эффекта ноцебо на примере человека, который пытался совершить самоубийство. Он участвовал в клиническом исследовании и принимал экспериментальное лекарство. Чтобы убить себя, человек проглотил двадцать девять капсул лекарства, полагая, что не выживет. Однако капсулы, которые он проглотил, были пустышками, потому что он был членом контрольной группы исследования. Полагая, что умирает, человек развил серьёзные симптомы и попал в больницу с критически-низким давлением. Когда прибыл доктор, ведущий исследование, он пояснил больному, что проглоченные капсулы были плацебо, – и тот за пятнадцать минут пришёл в норму.

В принципе псевдоинфицированные люди могут быть «излечены» простым информированием. Но иногда СМИ и государство совместно способствуют нагнетанию страха и распространению ангажированной информации. Иными словами, доктор, который расскажет пациенту, что тот проглотил пустышку, так никогда и не придёт.

 

***

Мы оставим открытым для будущих исследований вопрос, страдает ли мир в пору ковидного кризиса от массовой истерии. Однако нет никаких сомнений, что с его начала население находится под колоссальным психологическим давлением. В особенности локдауны поспособствовали развитию озабоченности и стресса, которые являются важными факторами для развития массовой истерии. В опросе, проведённом в США с 24 по 30 июня, 40,9% участников сообщали о, как минимум, одном ментальном расстройстве, а 10,7% сказали, что в последний месяц серьёзно обдумывали самоубийство. В довершение и потребление алкоголя в США выросло на 14%. В конце концов, анекдотическими признаками истерии стали очереди за туалетной бумагой, водители в масках, которые в одиночестве ехали в автомобилях, и люди, которые отказывались выходить из своих домов даже ради прогулки…

 

***

Биологическая природа людей такова, что мы более активно откликаемся на дурные вести: ведь они могут представлять угрозу для нашего существования. Поток дурных вестей может запустить истерию. Сперва, получая такие сообщения, люди начинают верить в существование угрозы. Угроза пробуждает страх. Страх начинает распространяться в обществе. Так могут распространяться и симптомы. Ле Бон (Le Bon) называл распространение эмоций внутри группы «заражением». Как только в группе распространилась озабоченность и большинство начало вести себя определённым образом, возникает феномен конформности, то есть социальное давление вынуждает индивидов вести себя так же, как и другие члены группы. В конце концов, может возникнуть феномен, который называют «чрезвычайными нормами»: когда группа устанавливает норму -- каждый начинает ей следовать. Например, если группа решает носить маски, каждый соглашается с этой нормой. И такие чрезвычайные нормы могут объяснить последующие стадии заражения. Заражение страхом ведёт людей к гипер-реакции даже при минимальном государственном участии. И всё же при минимальном государственном участии существуют механизмы для самокорректировки, которые делают менее вероятным, что массовая истерия выйдет из-под контроля.

***

Ослабление напряжения путём занятия спортом и физическими упражнениями помогает уменьшить психический стресс. Также важна возможность отвлечься от плохих новостей и общаться с людьми. Если нет государственных ограничений – такие возможности присутствуют в изобилии.

Человек, пребывающий в истерии по поводу общественного здоровья, может добровольно закрыть свой бизнес, оставаться дома, носить маску – но если государство в этом не участвует, другие не будут вынуждаться поступать таким же образом. Останется группа, которая игнорирует коллективную панику и продолжает вести привычный образ жизни, потому что она вольна поступать таким образом. Такое меньшинство может быть примером и «звонком» для тех, кто поглощён истерией или близок к этому. В особенности меньшинство будет привлекательно для пограничных случаев. Представим, что эти люди во время коллективной истерии продолжают ходить по магазинам, работать, общаться, свободно дышать – и при этом не начинают массово падать замертво. Сторонние наблюдатели могут последовать их примеру, и тогда группа, охваченная истерией, начнёт уменьшаться. Это одна из ключевых характеристик децентрализованной системы, допускающей сосуществование разных вариантов, обнаружение ошибок и их исправление. Если эта группа [свободно ходящих людей] начнёт падать и умирать – паника будет подтверждена. Но если угроза преувеличена, такие люди будут в среднем чувствовать себя лучше, чем те, кто поражён истерией. Таким образом, наличие разных вариантов позволяет наблюдателям корректировать своё поведение.

Так происходит при минимальном участии государства. Но если хорошо организованная группа, поражённая коллективной истерией, в то же время имеет доступ к контролю над государством, -- эта группа может наложить на всё остальное население ограничительные меры, которые поведут к уже ничем не сдерживаемому вреду… И чем больше принуждающая власть государства – тем больший вред может быть причинён обществу, пребывающему в массовой истерии.

***

Во-первых, государство имеет власть, чтобы ограничить и запретить те занятия, которые ведут к уменьшению страха – такие как спорт, развлечения и социализация. Для того, чтобы защититься от биопсихического заражения, населению необходимы физические упражнения, крепкий сон, сбалансированное питание и крепкая связь с другими людьми. Правительства по всему миру ввели локдауны и маски, что затруднило для граждан все вышеперечисленные возможности. Социальное дистанцирование повело к сокращению социальных связей, а обязательные маски затруднили проявление дружбы и сочувствия, уменьшив тем самым психическую устойчивость.

 

Во-вторых, государство, по самой своей природе, имеет централизованный подход к решению проблем… Государство имеет монополию на насилие на своей территории. И когда государство применяет избранное им решение проблемы ко всей своей территории – люди, которые не поглощены истерией и противостоят такому решению, не могут продемонстрировать альтернативные пути решения, поскольку эти альтернативы запрещены. Когда нет альтернатив – возрастает роль группового мышления и конформности, и не имеющая других образцов истерия теперь уже разгоняет себя сама.

 

В-третьих, в государстве всеобщего благосостояния СМИ могут быть политизированы. Политизация ограничивает соревновательность в СМИ. Государство может их регулировать, лицензировать, СМИ зависят от государственных спикеров и зачастую пополняются выпускниками государственных учебных заведений. Кроме того, негативные новости лучше продаются, а истории о том, как герой-правительство борется с угрозами, продаются очень хорошо. 

Действительно: СМИ превратили ковид в беспрецедентную угрозу, сопровождая эту информацию картинками гробов, могил, пациентов на ИВЛ, постоянно напоминая о смерти и раздувая страх. Эффект социальных медиа, не имеющий прецедентов в прошлом, немало способствовал созданию массовой истерии. Новостное освещение ковида было почти совершенно негативным, сообщения о возросшей заболеваемости подавались в 5,5 раза чаще, чем сообщения о заболеваемости уменьшившейся. Иногда СМИ даже намеренно пугали людей и скрывали альтернативную информацию.

 

Четвёртое: многие люди, особенно во времена кризиса, привыкли ждать помощи от современного государства. В их глазах оно имеет большой авторитет. И когда доктора, такие как Энтони Фаучи, говорят людям от имени государства, что перед ними ужасная угроза, надо надеть маски и оставаться дома, -- коллективной истерии легче развиться, чем это было бы в децентрализованном обществе… Утверждение, прозвучавшее 11 марта 2020 года на слушаниях в Конгрессе, что ковид в десять раз опаснее, чем грипп, было ложным, но имело огромное значение для роста общественной озабоченности и паники.

Современные общества более податливы к массовой истерии ещё и потому, что в них уменьшилась роль религии. Страх смерти обычно ослабляется религией, поскольку для религии типична вера в жизнь после смерти. Государство и демократия создали квази-религиозный мир, в котором государство – альтернатива Богу, но нет обещания жизни после смерти. Отошедшие от религии люди стали больше бояться смерти, а сильный страх смерти – это ещё один фактор паники, психических расстройств и массовой истерии. Как сказал Эрик фон Кюхнельт-Леддин (Erik von Kuehnelt-Leddihn), «тому, кто очень набожен, трудно бояться смерти; тому, кто боится смерти, трудно не поклоняться здоровью»….

Пятое: государство может активно желать вселить страх в общественность. Хорошей иллюстрацией для этого послужит утечка документа из Германского департамента внутренних дел (German Department of the Interior) в первые недели ковидного кризиса. В этой бумаге государственные эксперты рекомендовали правительству вселять страх в германское население. Для этого были предложены три коммуникативные стратегии.

Во-первых, власти должны были подчёркивать то, что ковидные пациенты имеют проблемы с дыханием, поскольку человеческим существам свойствен врождённый страх перед смертью от удушья.

Во-вторых, эксперты настаивали, что очень важно распространить страх на детей, хотя для здоровья детей риска не было. Но ведь дети могут заразиться, встречаясь и играя с другими детьми, -- и, согласно докладу, детям следовало говорить, что они могут заразить своих родителей и бабушек и дедушек, которые могут умереть. Таким образом, это был совет вселять озабоченность и чувство вины, вселять страх быть ответственным за чью-то смерть.

В-третьих, германскому правительству советовали упоминать возможность неизвестного, но неизбежного долговременного вреда здоровью, который причиняет ковид, и возможность внезапной неожиданной смерти у людей, которые пережили заражение.

Все эти рекомендации были направлены на усиление страха. Страх – важное основание государственное власти. Как сказал Генри Менкен (Henry H. Mencken), «цель практической политики в том и состоит, чтобы поддерживать в населении чувство тревоги (и, следовательно, призывы к обеспечению безопасности) бесконечной вереницей пугалок, в основном вымышленных».

 

В интересах правительства подчёркивать уязвимость граждан перед внешними и внутренними угрозами, потому что сама легитимность власти покоится на том, что она защищает людей от всех этих опасностей.

…Связь между политикой и страхом хорошо изучена. Римский историк Саллюстий указывал, что тот, кто хочет власти, должен быть готов либо насаждать страх, либо страдать от страха. В современности же источником страха для укрепления государственной власти стала война с террором. Бжезинский (Brzezinski) писал об этом: «Постоянное упоминание о «войне с террором» имело одно главное достижение: стимулировало возникновение культуры страха. Страх затемняет разум, усиливает эмоции, и демагогам-политикам становится легче мобилизовать людей для следования желательным политическим курсом».

Комбинация желания власти использовать страх и поддержки СМИ приводит к созданию плодородной почвы для массовой истерии, со всеми негативными эффектами для общественного здоровья.

 

Шестое: у политиков есть стимул для чрезмерного усердия. Ошибки и цена принятых решений всегда могут быть переложены на кого-то другого. Расплата за принятие и непринятие решений асимметрична. Недооценка угрозы поведёт к тому, что политики будут объявлены ответственными за беду, которую они недооценили. Но преувеличение или даже изобретение угрозы выглядит более привлекательно. Если угроза вдруг действительно окажется большой – политиков прославят как героев; если же цена за принятые решения окажется несоразмерной угрозе – политикам всё равно не придётся её платить, а можно будет переложить её на население. Таким образом, преувеличение опасности и гипер-реагирование на неё – это гарантированная политическая прибыль. И эта же гипер-реакция ведёт к росту массовой истерии.