Шевчук в Химкинском лесу

В России есть такая мифологическая конфигурация – «поэт и власть». Власть абстрактна и монструозна, «стозевна и лайяй». Поэт хрупок и одинок, однако этот тот один, который в поле воин. Поэт бросает вызов, власть – ломает и корёжит.

Эта картинка, конечно, чистейший жанровый романтизм, в перспективе которого власть тождественна косной материи, которой нуждается в вечной революции, которую против неё ведут носители культуры. Поэт присваивает себе функции одновременно пахаря и воина. Поэт возделывает почву, что, собственно, соответствует этимологии слова «культура». Однако делает он это с воинственной непримиримостью и непременной мыслью о героике свершений. Он представляет себя существом, которое вздыбливает слой за слоем увесистые дернины властных вотчин, переворачивает на бок слежавшиеся коррупционные пласты, сплошь заражённые сорными травами взяточничества, кумовства и привилегий.

За последние 200 с лишним лет на роль поэта, воинственно перепахивающего вязкое поле власти, претендовали очень многие, начиная с Радищева и Пушкина. Во вторую половину XX века эта роль была торжественно передана Высоцкому. Сегодня клоном Высоцкого стремится стать Шевчук, перенявший не только амплуа советского барда, но отчасти и его интонации.

Рассуждения Шевчука на встрече с участниками фонда Чулпан Хаматовой показали, что за этим стремлением не стоит ничего, кроме общих сентенций о свободном демократическом будущем и счастье детей. Шевчук и в этом верен поэтической модели политического участия, которую отличает две особенности. Во-первых, подмена суждений выражением смутных умонастроений, во-вторых, восприятие мира как арены столкновения сил добра и зла, в результате которого под сомнение могут быть поставлены любые работающие институты. К последнему особенно склонялись шестидесятники, потерпевшие, как известно, полное банкротство в политике. Шевчук безусловный наследник изживших себя, полуистлевших и ставших опасными традиций шестидесятничества. Пример Шевчука, хорошее подтверждение тому, что миф о противостоянии поэта и власти сегодня совершенно исчерпан. Нет никакого фронтального столкновения с власть как с чуждой реальностью, и сама власть не чуждая реальность, а система отношений, в которую поэт вовлечён не меньше остальных. Чем шевчуковское выступление на Пушкинской площади не прокламация? И разве не сугубо политическими являются причины, в силу которых автор может вновь и вновь исполнять баллады из ушедшей эпохи 90-х?

Я предвижу, какую ненависть может вызвать то, что я сейчас пишу у гуманитарной интеллигенции, но случай Шевчука и сочувствующих служит отличной иллюстрацией вклада «поэта» в создание образа монолитной и косной власти. Власть как кромешный ад и государство как дьявольская махина – плод поэтических измышлений.

Однако эти измышления совсем не безобидны. Они не оставляют ничего, кроме бессильной злобы, сознания ущербности и обречённости. «Поэт» плодит маленьких людей, боящихся собственной тени, привыкших к бесправию и требующих не права, но мести. «Антивластная» музыка и поэзия возводит в ранг религии злопамятство, служат «опиумом», одурманивающим до такой степени, что мир приобретает шахматный порядок, начинает казаться совокупностью чёрных и белых клеток. Однако шахматное устройство мироздания и есть та схема, с помощью которой власть воцаряется в мире.　

Музыкально-поэтическое утешение, даруемое «антивластными» менестрелями, лишь культивирует бесправие. Оно лишает способности видеть альтернативы, находящиеся за пределами «чёрно-белой» реальности, в которой государству неизменно достаётся роль кафкианского замка. При этом чувство собственного достоинства менестреля прямо пропорционально степени монструозности государственной системы. Мифологическая роль поэта в русской культуре подкрепляется вполне реальной рентой иных «мастеров культуры». Источник её – в превращении справедливого гражданского возмущения в бунт, беспощадный и бессмысленный в силу отсутствия в нём всяких надежд на справедливость.

Я против культуры, культивирующей бесправие и бунт. Я против Шевчука, если к бесправию и бунту он сводит смысл того, что он делает в культуре.

Новое слово - и старая песня.

Для социолога задача – выяснить, что это за контингент, который ходит на протестные акции. Мне не известно ни одно адекватное исследование уличного протеста системы Марш Несогласных/Стратегия 31. А это необходимо. Ангажированный и заинтересованный взгляд со стороны, наподобие моего, отмечает определенную динамику не только лозунгов и идеологем, которые преподносят либералы на антипутинских митингах, но и определенную динамику социального состава. Те, кто ходил три года назад с портретами Ходорковского куда-то пропали, пришла новая молодежь - совсем не та, что в 2007-м. Кто эти люди? Чего они НА САМОМ ДЕЛЕ хотят? это вопросы.

Если касаться чисто политтехнологических проблем - основная сетка для регулярных мероприятий радикалов задана　 - каждое 31 число. Календарь таким образом заданный теперь можно "населять" отдельными событиями по информповодам. Причем в отличие от леваков (ЛФ, РКСМ, АКМ и др.), либералы играют не на монотематическом поле и одним и тем же составом, а через тематический кроссбрендинг с привлечением разной публики. Это, несомненно, правильное технологическое решение.

Но при этом несогласные - и это для них все еще остается проблемой - не выходят принципиально из рамок "оранжистского канона" в той форме, которая разработана для крупных городов с большой долей интеллигенции. И это в общем-то тогда, когда поле для деятельности, для массовой активности остается до сих пор невозделанным. Урожай созрел - но несогласные не могут его собрать. По всей видимости, им не выдали соответствующего инструмента.

То есть в чем здесь проблема - для несогласных крайне важно, чтобы их акции имели очень четкое позиционирование в рамках, в которых некий тип внешнего наблюдения мог бы опознать эти акции как "запрещенные акции оппозиции", нарушение свободы собраний и т.п. То, что попадает в определенный уже сложившийся и заданный извне фрейм восприятия.

Именно поэтому кажется, что все эти марши, похожие на стояния или брожения, толкучки, прозванные концертами, публичные чтения стихов - все это кажется адресовано совсем не Путину или Медведеву, не "широким массам населения", а кому-то еще, кого здесь нет. И кто определяет - состоялось мероприятие или нет. Вне зависимости от того, сколько народу пришло. Один или тысяча.

1. Шевчук - это Ельцин сегодня.

2. Проблемма оппозиции всегда состояла в том, что у нее не было лидера, который бы воспринимался обществом как неангажированый.

3. Ясно, что Немцов, Милов и К, стоит предложить им посты в правительстве, немедленно перестанут быть оппозиционерами.

4. Пример Белых в этом смысле более чем показателен.

5. Равно как и исчезнувшего из публичного поля и всплывшего на вечеринках олигархов Касьянова.

6. Шевчук явно не ангажирован.

7. Ибо странно предположить, что ему за появления на оппозиционных митингах платят миллионы.

8. Неприязнь со стороны власти всегда опасна в шоу-бизнесе, отрасли хрупкой и зависимой от начальства.

9. Но систему всегда взламывает человек, которому ничего не надо и который не боится.

10. Шевчуку ничего не надо.

11. Шевчук не боится.

12. И потому Шевчук занимает место неформального народного героя, Ельцина сегодня.

13. Точно так же, как Ельцин в конце 80-х, Шевчук далек от интеллигентской мафии Немцова-Милова и Ко.

14. Но находится в коалиции с ней, что резко увеличивает его силы.

15. Как и в случае с Ельциным, наличие Шевчука во главе оппозиции заставляет испытывать к ней симпатии те слои населения, которых тошнит от Немцова-Милова.

16. Шевчук - слабый Ельцин, "протоельцин".

17. Но сам факт наличия Шевчука выводит оппозиционеров на новый уровень.

18. Ибо добавляет в их деятельность тему бескорыстия.

19. В ситуации кризиса режима под гнетом собственного цинизма ("если бы Путин пришел в МЧС, с ним бы не стали разговаривать без взятки"), это может означать появление совершенно иного вида оппозиционеров.

20. СССР рухнул в частности потому, что против него выступила культурная элита, а вместе с ней - молодежь.

21. Так что превращение Шевчука в прото-Ельцина - процесс небезобидный.