3 июня 2008 года умер Григорий Романов.
Однако много раньше, задолго до своей смерти он стал образцовой фигурой для инставрации.
Григорий Романов был первым секретарём Ленинградского обкома КПСС с 1970 по 1983 годы, пережил трёх генсеков: Брежнева, Андропова и Черненко. Романов и сам рассматривался одним из вероятных претендентов на пост генерального секретаря «руководящей и направляющей».
Многие думают, что если бы к власти в марте 1985 года пришёл тогдашний хозяин города на Неве, а не Горбачёв, Советский Союз не только продолжил бы своё существование, но и расцвёл бы пуще прежнего. При этом реальная власть оказалась бы у слоя военно-промышленной элиты, способной спасти советскую цивилизацию ценой превращения партократии в технократию.
Вместо этого Горбачёв и горбачёвцы сделали ставку на гуманитарную интеллигенцию, осуществившую культурную революцию в отношении советской жизненного уклада.
В вековом противоборстве слова и дела, слово одержало на некоторое время пиррову победу — ценой того, что дискредитировало себя именно как дело.
Ещё при Андропове в моду вошёл «отвязный» дискурс компромата и слива, флуда и блуда. В начале его хождение ограничивалось типично советской системой коммуникации: слухами. Позже, при Горбачёве, под этот дискурс была создана мощнейшая сеть перестроечных медиа, а его «отвязность» получила именование гласности. Одной из первых жертв дискурсивной атаки стал именно Романов: только ленивый не слышал о том, что он якобы устроил свадьбу дочери в Эрмитаже, где гости «на золоте ели» и «царские сервизы перебили». То был, конечно, один из первых и канонических случаев современного чёрного пиара.
Сегодня о несостоявшемся воцарения Романова вздыхают очень многие. И очень многие рассматривают некогда могущественного градоначальника «колыбели трёх революций» как предтечу путинской власти в стиле «техно».
Не стоит забывать, что именно на времена правления Романова приходится комсомольская юность команды Путина и его самого, и что все эти люди не из тех, кто — в определённом смысле — готовы «расстаться с комсомолом». Становясь старше, они всё чаще обращаются к своим истокам. И эти истоки связаны не абстрактным Петербургом, а со вполне конкретным и памятным романовским Ленинградом.
И новый Петербург отстраивается и обустраивается в сравнении с тем старым городом, хранившим некогда традиции мистического места зарождения системы Советов.
Теперь Ленинград похож на обесцвеченную временем открытку, но и в таком качестве он кажется намного более реальным, чем «Петербург».
Сегодня бессмыслено рассчитывать шансы Романова стать двадцать три года назад генсеком. Столь же бессмысленно гадать и о контурах возможной политической технократии «по-советски». Значительно важнее понять, что из перспективы сегодняшнего времени позволяет видеть в нём рационализатора-технократа.
Это связано прежде всего с возникновением интереса к культуре целеполагания, которая прямо противоположна культуре заёмных и потому готовых ценностей, насаждавшейся во времена Горбачёва.
Вообще говоря, имя Григория Романова должно быть написано только на знамёнах тех технократов, которые понимают принципиальное различие между технократизмом и горбачёвщиной.
Горбачёв, собственно говоря, плох не потому, что он кого-то там «предал» и что-то «разрушил». Он плох в силу того, что довёл до логического конца позднесоветский кризис целеполагания. Вместо изрядно набившей оскомину советско-марксистской целеустремлённости к коммунистическому будущему была реабилитирована культура всеобщих ценностей, ставшая предметом археологических раскопок.
И «новое мышление», и «Россия-которую-мы-потеряли» берут начало в этом перестроечном понимании культуры как того, что надобно освободить от наслоений, но которая при этом сама — тонкий слой, способный в одночасье исчезнуть.
Подобная незатейливо-мещанская интерпретация предельно далека от восприятия культуры как набора нужных умений, она целиком в области обывательского представления о ней как о музее, где выставлены тени минувшие счастья уснувшего.
Речь как раз о том, чтобы избавиться от наследия этой культуры, обернувшегося в новейшую эпоху многочисленными эксцессами варварства. Лозунг новой технократии должен быть именно таким призывом к технической и технологизированной культуре, элементарной формой которой являются не артефакты или пресловутые ценности, а навыки как техники бытия.
Само их обретение есть ничто иное, как освоение искусства целеполагания, без которого не видать нам никакого будущего.
Но для этого нужно инставрировать Романова.
