По материалам экспертных семинаров ИНС: "Большая Европа" против "Большой России": пространства борьбы.
Тема первого семинара (от 26.05.2005): "Энергетическое пространство"
Мне сразу хотелось бы сказать, что нас действительно никто не ждет в Евросоюзе. И, главное, что и мы сами не хотим, по большом счету, в Евросоюз. Поэтому здесь упоминание о каком-то "национальном предательстве" или "космополитическом непредательстве" возникает только из полемического задора некоторых политологов и публицистов. Ну, а то, что вокруг нас есть определенный политес из обтекаемых дипломатических фраз — что ж тут поделаешь. Поэтому лучше всего перейти от гневных обличений к более глубокому, экспертному анализу взаимоотношений Россия-ЕС.
Порой возникает вопрос: когда же эксперты были правы? Когда говорили о том, что за 10 лет запасы нефти кончатся? Или теперь, когда они пытаются вокруг российских запасов сырья выстраивать какие-то политические схемы на десятилетия вперед? И, наконец, действительно ли впереди грядет "газовая пауза"? И насколько длительной она может оказаться? Это, на мой взгляд, ключевые вопросы для анализа отношений Россия-ЕС.
Что касается вопроса по запасам. На днях смотрел доклады евросоюзников: там в рабочих материалах записано, что на самом деле мы не знаем, сколько у нас имеется энергоресурсов и где они достоверно находятся. Иначе говоря, ясного представления о будущем у них нет, так же как и у американцев. Теперь соображения по второму вопросу — будет ли газ вместо нефти? Ответ — да! Причем мне казалось, что "газовый переход" уже давно свершился.
Все катаклизмы с ЮКОСом и реформированием Газпрома, на мой взгляд, во многом связаны именно с этим "газовым переходом". Во власти был и мыслился определенный курс на то, что вокруг нефтянки, как вокруг наиболее специализированного бизнеса, начнут возникать структуры стратегических инвестиционных соглашений. Эти нефтяные гиганты дальше, как локомотивы, потянут за собой российский газ, который весь в долгах как шелках, что и не удивительно с таким менеджментом. А далее нефтяники потянут за собой реструктуризацию РАО ЕЭС и прочее.
Грубо говоря, схема была такая: ЮКОС покупает Газпром. Здесь еще был некий конспирологический подтекст: Exxon после объединения с Сибнефтью дает им "нал". Богатые нефтяники на эту наличность тихо покупают Газпром, затем реструктурируют РАО ЕЭС. А потом они еще раз перекапитализируют всю эту компанию и на фондовом росте покупают Рургаз. И для немцев, например, это была вполне серьезная угроза. Германия на самом деле счастлива до невозможности, что этот сюжет "слияния-поглощения" в энергетической отрасли оказался в результате действий российской власти снят с повестки дня. Дело здесь не в том, что конкретно Путин конкретно посадил Ходорковского. Эта геоэкономическая и геостратегическая игра гораздо более высокого полета.
Однако имеет место не просто "газовая пауза". Происходит формирование мирового рынка газа — рынка высоколиквидного и охватывающего все основные промышленные, экономические структуры в мире. И здесь есть один пункт, о котором я пока не видел ни одного толкового материала. Дело в том, что валютные зоны, которые необходимы для рейтингования кредитных рисков и так далее, — традиционно держались на рынке commоditеs, где первую позицию традиционно занимала нефть. Причем нефть рассматривалась не просто как популярный или наиболее важный продукт. Нефть была тем особым товаром, вокруг которого происходило силовое соглашение между поставщиками из арабского мира и Америкой.
Нынешняя историческая ситуация состоит в том, что рынок газа, в отличие от нефти, выходит далеко за рамки силового пространства Америки. Рынок газа, даже как серьезное дополнение (пусть пока что не альтернатива, но очень серьезное дополнение рынку нефти в мировом энергетическом балансе!) — он мультиполярен. Причем принципиально мультиполярен, как с точки зрения поставщика, и с точки зрения потребителя. Американцам, по сути, нечего будет делать, если Россия начнет серьезно работать с Европой по развитию рынка газа. Они могут, конечно, что-то хотеть, но места им объективно нет. США останутся навечно привязаны к Китаю и Японии. И это очень серьезно нервирует Вашингтон.
Второй аспект особой роли энергоносителей. Так же, как рынок нефти был и остается по сегодняшний день основной базой долларовой зоны, точно так же есть перспектива формирования полноценной зоны евро вокруг газового рынка. На нынешний день Европа является крупнейшим для России, причем в обозримой перспективе наиболее динамично развивающимся, партнером. Особым партнером, с которым можно не просто торговать, а можно — этот термин не слишком широко употребляется, но он существует — устраивать институционные трансферты. Это означает принципиально новые взаимоотношения, когда мы не просто получаем бабки на свой счет в банке за нефть, пеньку и сало, а получаем голосующих членов совета директоров в западных компаниях.
Это всего лишь малая часть данной схемы. Но даже из того, что говорилось по северному трубопроводу, становится понятно, что мы осуществляем не просто более-менее эквивалентный обмен акциями. Возникает просто совершенно иная институциональная среда для пребывания российского бизнеса. И это обстоятельство надо просчитывать нашим политикам. Им следует понимать, какие социальные и политические эффекты оно дает. Мы же вместо этих проблем обсуждаем какие-то избитые бюджетные темы, а в лучшем случае идет курсовая тематика. Но этот важнейший институциональный аспект — он в принципе опускается по непонятным причинам.
Итак, для чего — особенно Европе — нужен газ? И почему, соответственно, мы сами так нужны Европе? Потому что, как я уже сказал, у Евросоюза есть шанс сделать евро нормальной международной валютой. Самая общая схема очень проста. Это крупные прямые европейские инвестиции в газовщиков. В создание системы контроля коммерческих рисков, в это соотношение реальных активов и фиктивного капитала, создание инструментов, которые могут работать на фондовом рынке. Все это создает базу для евро как полноценной международной валюты, которая работает в крупных инвестиционных проектах.
На сегодня евро — это валюта, в общем-то, внутреннего характера. Это местные деньги, которые работают только внутри Европы. Сегодня ни в Европе, нигде нет крупных проектов для европейской валюты. Россия такое предложение может сделать. Вопрос, что мы в ответ хотим попросить. И здесь не надо сразу себе поджилки резать, что мы вообще не собираемся этим заниматься. Нам надо понять, как мы вообще мыслим себе адекватность этой сделки. Кстати, продолжая эту цепочку, легко придти к мысли, что только вокруг защиты собственных долгосрочных интересов возникает силовая инфраструктура. Без этого Единая Европа, как центр силы, тоже не состоится.
Евросоюз сегодня воспринимается практически всеми не как единый политический субъект, а как сложная комбинация или "разноскоростная Европа". И то, что здесь говорил Михаил Делягин относительно права на реэкспорт газа, справедливо лишь отчасти. У нас есть острая проблема транзитных территорий. Там существуют огромные политические риски. Так зачем нам, условно говоря, самим разбираться с условным Ющенко, если с этим "незалежником" будет разбираться тот, у кого есть право на реэкспорт российских газа или нефти? Пусть они с ними разговаривают с позиции силы! Эти назревшие проблемы надо экспертам обсуждать, а не просто говорить, что это принципиально неприемлемые для нас вещи.
Во всех этих вопросах что для России интересно? Россия действительно хочет иметь твердую валюту, причем не просто для престижа. Хотя бы для того, в частности, чтобы полноценно участвовать в реформе ООН как экономическая величина со всеми атрибутами полноценного государства, а не только как обладатель ядерного оружия. Мы хотим участвовать во всех институтах ООН и Всемирного Банка, и МВФ. В конце концов, речь идет о том, чтобы и МВФ давал кредиты в рублях, и чтобы в странах ближнего зарубежья рублевые активы считались частью резервов Центрального банка. Все эти задачи напрямую не связаны с Европой. Но Единая Европа сегодня, и газовый проект в частности, — это тот локомотив, который мог бы позволить нам выйти на решение этих вопросов.
Если мы хотим иметь работающий банковский бизнес, современный страховой бизнес, модернизированную систему образования, систему поддержки инновационной сферы, ну что там еще — в Китай ли ехать за этим хозяйством? Нам гораздо проще и ближе решать эти назревшие вопросы реформы институтов в тесном взаимодействии с Европой. Поэтому здесь можно целый списочек составить, какие у нас есть приоритеты и почему именно эти приоритеты должны решаться в первую очередь с Европой, а не с кем-то еще через Северный полюс или через южные границы.
Конкретные формы взаимодействия — это прежде всего перекрестное владение при паритетной зависимости, из практики последних пятидесяти лет это всё достаточно хорошо известно. И последний пункт — в свое время много писали относительно того, что у нас всего богато, только управлять мы не умеем. По большому счету, импорт трансакционного ресурса или институциональный трансферт, на мой взгляд, — это абсолютный для нас приоритет. Кто быстрее, чем остальные, сможет подготовить наших людей? С кем, как не с Европой, нам проще по культуре, по привычкам, по сопоставимости структур промышленных договориться о формировании финансовых институтов? Вот с ними и надо трансферт организовывать.
И в завершение. На днях я был на семинаре, посвященном проблемам интеграции СНГ, где обсуждали проблемы интеграции образца 90-х годов. Между тем интеграция — это одно из высших проявлений дееспособности субъектов. Когда я контролирую порядок в собственном доме, когда я знаю, чего мне хотеть, исходя из собственных идей и знаю, как контролировать договоренности, — вот тогда я вступаю в интеграционный процесс. Иначе это будут процессы поглощения или ассимиляции в Европу. Можно сказать жестче, колонизированного вымирания, но никак не интеграции.
Однако интеграция должна быть отрефлексирована как определенное состояние дееспособного субъекта: государства, бизнеса, общественного сознания и т. д. Но если мы ассоциацию России с ЕС мыслим только как сговор элит, договор бизнеса и правительства и так далее, мы никогда не поймем, куда вектор интеграционного процесса должен быть направлен.
Вот с этой точки зрения можно и нужно оспорить мнение, что мы бесцельно торопимся. Важно не опоздать в другом — успеть подтянуть собственное сознание к тому, кем мы должны являться, чтобы вступать в ответственные отношения с нашими внешними партнерами. Сегодня Россия нужна больше Европе, чем Европа России — это так в среднесрочной перспективе. А вот в долгосрочной перспективе Евсросоюз нам нужен больше, чем мы ему.
