Заведующий кафедрой русского языка Донецкого Национального Университета Вячеслав Теркулов — определенно из тех преподавателей, которым студенты смотрят в рот и в которых склонны влюбляться особо впечатлительные студентки. Остроумный, харизматичный, к тому же еще и поет. Не секрет, что с началом боевых действий на — или, как поправил бы меня профессор, — в Донбассе, многие интеллектуалы предпочли покинуть неспокойный регион — кто по идеологическим, кто по карьерным или житейским соображениям. Теркулов остался, и вряд ли потому, что не смог бы найти себя где-то еще. Впрочем, тут немного лукавлю. Дело в том, что одно из направлений деятельности ученого — исследования так называемого «донецкого региолекта», в 2018 году вышла монография группы авторов при участии Теркулова и под его редакцией, а где же еще заниматься донецким региолектом, как не в местах его формирования и распространения.
Разговор о донецком региолекте мы начинаем еще по пути в Горловку, где профессор Теркулов и блюзмен Геннадий Горелик будут выступать перед бойцами одной из воинских частей по случаю дня защитника Отечества. Теркулов с иронией пересказывает недавнюю историю, когда журналист после интервью с ним открыл существование особого донбасского языка. А затем в первых же словах беседы возвращается к этому крайне важному для него моменту.
— Важно правильно определять что такое региолект. А это территориальная разновидность национального языка, именно так. В Донбассе это русский язык, территории украинского языка у нас встречаются, но это в основном отдельные села, а вот в города ехал рабочий люд и ехал он из России… То есть городское население Новороссии в основном русскоязычно. При том что приезжали, конечно, отовсюду, есть неплохое определение Донбасса как «русской Америки», потому что сюда ехал активный народ за деньгами и создавался своего рода плавильный котел. Люди говорили на своих наречиях, диалектах и от поколения к поколению происходила унификация. Пик многоязычия, слившегося в одно звучание, пришелся, вероятно, на предвоенный период — Фадеев в «Молодой гвардии» говорит об особом донецком наречии, в котором слились и малороссийская речь, перестроенная под русскую грамматику, и говоры донских казаков, и речь портовых городов, и речь шахтеров. «Я тебе за него говорил», «с России», «глуда» в значении глыба угля и «глудочки» в значении уголь мелкий — это из ростовского диалекта, где есть, например, «каша с глудочками», то есть с комочками, но у нас это слово попало в иной контекст и получило новое значение. Как таковой диалектной основы речь Донбасса не имеет, потому что здесь не было одного базового диалекта. С самого начала была интерферентная, смешанная речь, самой оригинальной частью которой был шахтерский профессиональный сленг, из которого, например, пришел знаменитый «тормозок» — теперь у нас это любая еда, которую мы берем с собой. Версий этимологии несколько, но мне кажется наиболее вероятной что это попросту переиначенное слово thermos, которое пришло из немецкого — не секрет, что многие горные инженеры в России имели немецкие корни. Так вот, региолект — это речь города, в основе которой лежит городское просторечие. При этом если диалект — речь присущая сельской местности, еще может сформироваться в самостоятельный язык, то региолект возникает на излете развития, когда в городе происходит мощная унификация речи. Этот процесс происходит на наших глазах, донецкая речь 1970-х годов существенно отличается от нынешней в смысле близости к общей русской литературной норме. «Марка троллейбуса» в значении «номер», «вывеси белье, пусть протряхнет» — так сейчас уже не скажут. Почему эти исследования мне кажутся важными?.. Дело в том, что все украинские годы, при всех разговорах о том что здесь живут какие-то особенные русскоязычные сепаратисты, исследований состояния русского языка в Донбассе не проводилось. Не было полноценного русскоязычного литературного журнала, не было научного журнала по русистике, не было научного совета по защите диссертаций, и это при наличии мощного научного центра. При том что украинская речь исследовалась, была составлена даже карта украинских говоров Донбасса. Сейчас мы пытаемся составить общую карту наречий Донбасса — это, например, Старобешевский район, где компактно живут и говорят на своих языках греки-румеи и греки-урумы… Но, что интересно, остальные этнические группы Донбасса, при всем их разнообразии — немцы жили у нас в Тельмановском районе, болгары в Димитровском, сербы в Славяносербском, говорят преимущественно на русском.
— Унификация региолекта, дрейф к некому общему канону характерен именно для Донбасса или это общий процесс?
— Да, общий, причем идет он уже давно, а в последнее время значительно ускорился. Первой ступенькой было школьное образование, но там еще мог сохранятся принцип передачи диалектной речи, например, если учитель был из той же местности и сам не учился в крупном городе. Прорывом стало появление в советское время радио, а затем и телевидения, откуда шла нормативная речь. А сейчас это еще и интернет, который многие ругают, но, тем не менее, благодаря ему огромные массы людей стали участвовать не только в процессе речевосприятия, но в процессе речепорождения. К тому же — что бы ни говорили о том что интернет-просторечие портит язык, нормативное письмо имеет свои очевидные признаки, на его фоне любая безграмотность совершенно очевидна… Так что, думаю, наступит время когда региональные различия сотрутся.
— Как я поняла, вы также являетесь специалистом в популярной в последние годы когнитивной лингвистике.
— Да, мы должны помнить что язык — это еще и отражение сознания, ментальная рамка. И региональное сознание оказывает на нее сильнейшее влияние. Если говорить о Донбассе, то здесь даже метафоры зачастую связаны именно с шахтерским трудом и его реалиями, а также с тяжелой промышленностью. Например, что такое «копытные»? У нас это сдача, которую забирает себе человек, который сбегал за пивом или водкой для компании. А изначально это деньги, которые шахтеры стали получать за путь в шахте до места выработки. Поначалу это время не оплачивалось, потом стало, и вот эти деньги стали называть «копытными». Из шахтерского сленга слово пришло в обыденную речь. Более того! Даже старобешевские греки Донецк в своей речи зачастую называют «Заут». Что это такое?.. Это искаженное русское «завод»! В этом направлении мы проводим серию так называемых вербально-ассоциативных экспериментов. Например, спрашиваем, какая у человека ассоциация при слове «отец». И вот где-то скажут «родной», где-то «батя», где-то «батько», а военные чаще всего говорят «командир». При этом надо понимать что эти ментальные рамки подвижны. Вспомните — у Паустовского есть свидетельство о том, как петлюровцы, войдя в Киев, стали заменять вывески. Меняли они вывески на одном украинском — малороссийском, на вывески на другом — западноукраинском, галицком. Паустовский считал, что таким образом убивают малороссийскую речь. А сейчас все зашло еще дальше — идет мощная атака на русский язык, а ведь язык это носитель определенной ментальной рамки, определенного мировидения. Именно поэтому первым отмененным законом после Майдана стал закон об основах языковой политики. Потому что для того, чтобы изменить мировидение человека, нужно изменить язык, на котором он говорит. Например, категория настоящего времени. В английском четыре настоящих времени, в русском одно и глагол в этом времени, по сути, может обозначать что угодно — то есть наш язык расширяет границы настоящего практически безразмерно. «Я работаю в Донецком университете» — скажу я и по-русски это будет правдой. Но я же в настоящий момент не работаю, я с вами разговариваю, да и вообще работаю там уже давно. Это ментальный компонент языка. Вообще язык это не средство коммуникации в первую очередь, это средство формирования сознания, а в иных случаях — и создания новой реальности. Мы в мире выделяем только то, что выделил наш язык. Если мы заменяем один язык на другой, мы меняем ментальную основу. Поэтому вытеснение русского языка — это вытеснение русской ментальности. Не говоря о том, что украинский язык на основе галицкого будет давать детям совершенно другой опыт, нежели язык малороссийский или же русский.
— Как вы считаете, каковы могут быть последствия этой подмены и этого вытеснения?
— Я думаю, что если Россия проиграет язык и культуру на украинском направлении, то это с вероятностью повлечет за собой развал самой России.
— Уф. А почему правильно «в Донбассе» а не «на Донбассе»?
— Потому что этимологически Донбасс — это угольный бассейн, и в таком случае, конечно, «в». Но постепенно это стало восприниматься как название территории без привязки к бассейну, а предлог «на» в русском языке привычно обозначает внутренние, окраинные и ограниченные территории — на Кавказе, на Кубани, и так далее. Потому-то привычное нам «на Украине» стало таким камнем преткновения.
— Получается, говорить «на Донбассе» — тоже признак ментальной рамки и даже своего рода идеология. А какова «донецкая ментальная рамка»?
— Есть ряд стереотипов — суровость, «шахтерский характер». Город работяг, где самый последний интеллигент уверен, что он в душе — шахтер. Прямолинейность — умышленная организация городского пространства накладывает отпечаток. У нас же не улицы, а линии — параллельные и перпендикулярные, авеню и стриты. Но это скорее всего даже не потому что основатель завода и города — Джон Хьюз, а попросту чтоб телеги с рудой было легче лошадям таскать и животных понапрасну не мучить бесконечными поворотами.
