Гражданская нация: русский запрос на сегодня

У российской правящей элиты нет связной концепции национальной политики, а есть некий набор предрассудков, унаследованных с советских времен, причем предрассудков, которые делают подход государства к национальной сфере весьма противоречивым. Назову лишь два основных противоречия советской и российской национальной политики.

Первое противоречие – между идеей единой политической нации и принципом многонациональности государства.

Во всех государствах живут представители каких-то этнических меньшинств, но это ни в коей мере не делает сами государства «многонациональными». Многонациональность государства – это не факт, а принцип. Принцип политизации этничности, достигающий своего логического предела в этно-территориальном делении, то есть наделении этнических меньшинств национально-государственным статусом. По составу населения Россия как раз весьма однородна – как количественно, в смысле преобладающей доли русского населения, так и качественно, в смысле степени культурно-лингвистической унификации.

Иными словами, мы «многонациональны» не потому, что у нас есть этнические меньшинства, а потому, что мы возвели их в ранг наций и придали им государственный статус. Эта логика взращивания этнонаций находится в явном противоречии с логикой гражданской нации, которая предполагает как раз, что этническая принадлежность меньшинств остается их частным делом.

Второе противоречие – это противоречие между государственным статусом национальных меньшинств и отсутствием аналогичного статуса у национального большинства. Ни Российская Федерация в целом, ни какие-либо отдельные ее части не являются формой национального самоопределения русских как народа хотя бы в той же степени, в которой формой самоопределения чеченцев является Чечня, татар – Татарстан, якутов – Якутия, и так далее.

Эти два противоречия создали специфическую болезненность, остроту национального вопроса в Советском Союзе и в России. Причем положение России в этом отношении сложнее, потому что Советский Союз как государство имело некий наднациональный источник легитимности. Это была идеократия. По сути, носителем суверенитета была партия, выступающая от имени глобальной идеологии. Точно так же, в дореволюционные времена носителем суверенитета был не народ, а династия.

Когда власть имеет трансцендентный источник легитимности, она может позволить себе играть в многонациональность, ее точка опоры вообще – вне нации. Проблема российской власти в том, что она эту высшую точку опоры утратила, а многонациональность как принцип сохранила. И именно этот принцип блокирует демократическую эволюцию российской власти.

Одно из положений французской Декларации прав человека и гражданина 1789 года, гласило: источником суверенной власти является только нация. Вот этот принцип ознаменовал вход одновременно в эпоху демократии и в эпоху национализма. Национальный и демократический принцип обоснования власти идут в современности рука об руку. Идея нации в этом контексте выражает тот факт, что власть не может исходить от народа, если этот народ не обладает общностью самосознания и культурной однородностью, необходимой, как минимум, для взаимопонимания и взаимного доверия людей а, как максимум, для возникновения эффекта «общей судьбы» и «общей воли».

То есть, конечно, на уровне локальных сообществ, местного самоуправления демократия вполне может обходиться без нации. Но на уровне большого общества – нет.

Поэтому принцип многонациональности, унаследованный нами от СССР, является барьером для демократизации. Это главная причина того, что мы без конца воспроизводим традиционную конструкцию «верховной власти», вознесенной над обществом, – но уже без каких-либо традиционных или идеократических опор и оснований для этой конструкции.

Российский правящий класс сегодня – это номенклатура без коммунизма и феодальная знать без идеи божественного права. Это весьма двусмысленное положение.

Мне кажется, болезненное отношение власти к национальному вопросу связано именно с этой беспочвенностью ее собственного положения в национальной системе координат.

Признаков обретения национальной почвы под ногами я пока не вижу. Но есть признаки некоторого продуктивного испуга – осознания шаткости той конструкции, которая сложилась. Мне кажется, власть ощутила – я имею в виду, прежде всего, Президента – опасность советской инерции в национальном вопросе, которая уже привела к демонтажу СССР.

Хорошо, кстати, что была отвергнута идея воссоздания Министерства национальностей. Потому что сегодня любое ведомственное, бюрократическое решение национального вопроса без его политического переосмысления будет все дальше загонять нас в тупик советской национальной политики и углублять те противоречия, о которых я говорил.

Если мы не выйдем из этой советской инерции, то имеем все шансы стать несостоявшимся государством. Примечательно, что еще до событий на Манежной, летом прошлого года, когда Медведев общался с членами Совета по правам человека, он сказал, что, если мы не сформируем российской национальной идентичности, то «судьба нашей страны очень печальна».

Что это значит? Это значит, что, во-первых, Президент фиксирует отсутствие полноценной национальной основы у сегодняшнего государства, со всеми вытекающими последствиями для судьбы этого государства. И что, во-вторых, он, по всей видимости, делает ставку на более последовательное проведение принципа единой гражданской нации.

В принципе, эта ставка может быть продуктивной. Но здесь важны некоторые оговорки.

Идея гражданской нации воспринимается у нас мифологически. Как некий залог всеобщей гармонии в противовес опасной, конфликтной идее этнической нации. В частности, она воспринимается как формула безболезненной интеграции Кавказа. Т.е. интеграции, происходящей как бы автоматически в силу того, что мы отказываемся от «русской» нации в пользу общей для всех «российской». Это очень наивное представление.

Дело в том, что гражданская нация требует не менее интенсивной общности и даже однородности, чем этническая. Это однородность политической культуры и гражданского сознания.

Есть ли эта однородность между нами и Кавказом? К сожалению, нет. Потому что именно от кавказских лидеров мы слышим, что законы шариата выше законов России. По поведению кавказской молодежи мы видим, что и законы адата тоже выше законов России. Именно в кавказских республиках властям обещают на выборах уровень поддержки в 110%, а русского назначенца, крупное должностное лицо, присланное из центра, просто, как куклу, выносят из кабинета – он не прошел этническую квоту. Это все иллюстрации огромного перепада в гражданской, правовой и политической культуре между Центральной Россией и Кавказом.

Формирование гражданской нации означает устранение этого перепада. Возможно ли это? Наверное, да. Но это и есть ассимиляция. Только не этнографическая, а собственно национальная. Ассимиляция в единую гражданскую культуру. И если она будет обеспечена, то этнографические особенности Кавказа, включая пресловутую лезгинку, уже никого волновать не будут. Они утратят политическое значение.

В этом отношении, главный запрос Манежной площади вполне может считаться запросом на гражданскую нацию, на гражданское достоинство.

Кстати, даже определенная брутальность протеста укладывается в эту логику. В чем смысл фигуры гражданина в эпоху буржуазных революций? Она отрицает – в том числе, силой – претензию на господство, на которой основывались социальные отношения феодальной эпохи. Она ниспровергает стратегии устрашения, которые сводили большинство к положению людей низшего сорта.

Так вот, сегодня нерв протеста в том, что русская молодежь отвергает эту неофеодальную претензию на господство, которую она, в отличие от лиц с менее обостренным чувством гражданского достоинства, улавливает со стороны Кавказа. Она видит не только ритуалы доминирования, прошитые в поведенческом коде. Она видит технологии этнического доминирования, основанные на эффективном сочетании неформальной самоорганизации (клановые структуры) с формальными институтами (власти национальных республик, их полпредства в регионах).

Смысл формирования гражданской нации – в сломе этих технологий доминирования, бескомпромиссном демонтаже клановых структур.

Гражданская нация потому и называется гражданской, что состоит из граждан, а не из кланов, феодальных семей и привилегированных сословий. Собственно, это именно то состояние, к которому стремится русское большинство. В этом и состоит «русский запрос» сегодня.

И достичь «гражданского состояния» без опоры на него невозможно.

 

Сокращенная версия текста опубликована в ньюслеттере «РЖ – тема недели»

Материал недели
Главные темы
Рейтинги
  • Самое читаемое
  • Все за сегодня
АПН в соцсетях
  • Вконтакте
  • Facebook
  • Telegram