Выступление на заседании экспертного клуба Института национальной стратегии 15 мая 2007 г. «Роль оппозиции накануне 2008 года».
Российская оппозиция последнего пятнадцатилетия ни разу не пришла к власти, поскольку, строго говоря, не была политической оппозицией и на деле не пыталась прийти к власти, то есть, в реальной политической борьбе за власть – не участвовала.
В силу разных причин в современной России под оппозицией понимается недовольство властью и оппонирование ей. На самом деле, политическая оппозиция – это не «диссиденты», это не недовольные властью интеллектуалы. Оппозиция – это общественное образование, противостоящее власти, именно противостоящее, то есть способное ее в чем-либо реально ограничивать, оказывать на нее более или менее серьезное давление при принятии тех или иных решений.
С этой точки зрения, скажем, КПРФ ближе к модели оппозиции, чем «Другая Россия», которая представляет собой просто объединение недовольных.
Противостоять действующей власти может только сила соразмерная ей, сама в какой-то степени являющаяся властью. Властью, которая от официальной власти отличается тем, что не имеет средств принуждения и признается лишь частью общества, но зато в рамках этой части ее легитимность относительно высока постольку, поскольку она способна мобилизовывать эту часть общества, опираясь исключительно на свой авторитет, не обладая рычагами директивного принуждения.
Оппозиция – как в своей организованной части, так и в части стихийной массовой поддержки, - является продуктом наиболее актуального в данный момент историко-генетического раскола. Стихийная часть оппозиции включает в себя часть общества, ущемленную этим расколом, а организованная часть – обычно это бывает политическая партия – соответственно агрегирует и артикулирует ее интересы.
В российской действительности 90-х гг. положение оказалось иным. Катасрофа конца 80-х - начала 90-х гг. не столько создала непосредственно новое разделение общества, сколько актуализировала старые, казалось бы, снятые уже в стране расколы.
В силу ряда причин, наиболее актуализированными оказались два раскола: - «по вере», т.е. идеологический раскол конца 80-х гг., порожденный политикой авантюр Горбачева, и социально-экономический, имущественный раскол, порожденный экономической авантюрой Гайдара в 1992 г. Первый из них оказался наиболее актуален для политического актива оппозиции. Второй – для массовых оппозиционных настроений. Таким образом, организованная и стихийная части российской оппозиции с самого начала имели разные доминанты и говорили на разных языках.
В результате, организованная, партийно-политическая оппозиция не столько агрегировала и артикуляровала экономические интересы ущемленной части общества, сколько выражала собственные социокультурные и идеологические предпочтения. Политический актив оппозиции все время говорил обществу не то, что оно было готово принять, а то, что хотелось слышать самим говорившим. Он занимался не выражением интересов общества, а самовыражением. Одним из основных рычагов этой социокультурной, но не политической интеграции, выступала патриотическая лексика самых противоположных по идеологическим устремлениям и экономическим интересам групп.
Социокультурный тип интеграции, позволив достичь некоторых ощутимых, хотя и недостаточных, результатов в формировании оппозиционной субъектности, имел существенные недостатки.
Главный из них заключается в том, что социокультурное противостояние само по себе не требует непременного завоевания власти. Власть всегда имеет возможность уступить социокультурным требованиям оппозиции, использовать ее язык, не меняя сути проводимой политики. Таким образом власть сможет не только сохраниться, но и переключить на себя те общественные ожидания, которые до тех пор давали силу оппозиции. В нашем случае именно это и произошло.
Оппозиция (реальным ядром которой большую часть времени была КП РФ) вела борьбу против российской власти не как против, скажем, классово чуждой, а как против социокультурно чуждой власти, образ которой сознательно выстраивался на контрасте с «советским» началом. Эта позиция не содержит собственно политических требований, она содержит требования неких ритуальных жестов и обрядовых действий. Деятельность такой оппозиции имела целью демонстрацию ее социокультурной особости по отношению к действующей власти, а не захват власти как таковой.
Поскольку борьба за власть – это не демонстрация несогласия и протеста, это даже не декларация претензии на занятие власти. Это даже не участие в выборах само по себе. Борьба за власть - это совокупность технологических действий, направленных на устранение «диктата» противной политической силы и установление собственного «диктата». Это всегда борьба на грани фола, отодвигающая на второй план и формальное право, и личную безопасность. Оппозиция никогда такой борьбы не вела.
Но когда власть ослабла настолько, что интегрировананя советским социокультурным и патриотическим началом оппозиция оказалась опасна для нее, власть просто изменила свой социокультурный облик, быстро вписалась в доминировавшие в обществе просоветские ностальгические настроения – и перехватила у оппозиции рычаги интеграции общественных ожиданий.
Соответственно, вопрос о том, какую роль оппозиция может сыграть в процессе передачи власти в 2008 году, имеет два противоположных ответа. С одной стороны, оппозиция уже сыграла в этом процессе очень важную роль – она определила социокультурный дискурс, в рамках которого будет происходить воспроизводство власти. Это понятная всем игра в советскую риторику и традиции и признание социальных приоритетов в политике. Разумеется, акценты в этом риторическом пространстве могут расставляться по-разному. Что уже, в частности, проявилось в противостоянии «России Справедливой» и «России Единой».
На сущностном же уровне, оппозиция утратила потенциал своего влияния на массы и ранее имевшуюся соразмерность власти.
Оппозиция имеет силы и возможности лишь на две вещи. Первая - попытаться подтвердить свое существование в выборном процессе, обозначив и сохранив на будущее плацдарм теоретически возможного расширения своего влияния в перипетиях следующего правления.
Вторая – в случае раскола властных кланов и вступления их в прямое противостояние друг с другом она может выполнить задачу обозначения общественной поддержки того или иного клана – и что-либо получить за это участие, опять таки, для расширения своих возможностей на будущее.
В рамках первого варианта был бы теоретически более эффективен формат действия в рамках «объединенной оппозиции», «круглого стола» сил, не принимающих авторитаризм власти и противостоящего в своем плюралистическом единстве ее авторитарному монополизму. Теоретически такая объединенная оппозиция возможна – но слишком многое и в прошлом, и в претензиях отдельных составляющих ее разъединяет, чтобы такое объединение имело высокую вероятность. В случае же отрытого раскола власти, вероятность единства оппозиционных сил еще ниже, поскольку разные части оппозиции будут следовать в фарватере разных сторон этого раскола. И не сложно предположить, на какой стороне окажется, скажем, КП РФ, а на какой, скажем, «Другая Россия».
В целом же, приходится признать, что в нынешнем цикле, цикле 2007-08, не оппозиция, а сама власть будет реальным субъектом смены власти. Хотя, поскольку этот процесс с неизбежностью разрушит сегодняшний баланс внутривластных группировок, эта передача, которая, более вероятно, пройдет относительно безболезненно – станет прологом и стартом к будущему переделу.
На этом этапе существенную роль сыграют лишь те группы, которые уже так или иначе находятся во власти – но обычно в истории именно так и бывало – передел власти и открывал дорогу принципиальному изменению политической системы. Старой же оппозиции только и оставалось, что кричать о том, что это именно она привела общество к изменениям – и что те или иные самозванцы нагло воспользовались плодами ее многолетней деятельности.
