Политическая практика последних лет продемонстрировала две модели подавления оппозиционных телеканалов бюрократическими структурами.
Первая модель — модель НТВ. Под заявления о "споре хозяйствующих субъектов" акции компании захватываются при содействии силовых структур. Затем от имени "новых собственников" журналистам предлагается изменить информационную политику. Несогласные уходят, сдавшиеся остаются и камуфлируют своим присутствием изменение политического лица канала. При этом общая стилистика и формальная претензия на респектабельность сохраняется, просто канал перестает вызывать беспокойство власти.
Вторая модель — модель ТВ-6 и ТВС. Канал уничтожается путем простого отключения от эфира и исчезает из информационного пространства. Как мотивируется подобное отключение — несущественно. Мотивировка может быть любой, в том числе абсолютно абсурдной — "собаки низко пролетели". Протесты активной части общества игнорируются, а молчаливое большинство удовлетворяется версией о "борьбе государства с олигархами".
После подавления крупных оппозиционных субъектов, вещавших на метровых волнах, неподконтрольным бюрократии остался последний канал, имевший не цензурируемое информационное вещание и работающий в дециметровом диапазоне — Рен-ТВ.
Казалось, что его сохранят. С одной стороны, чтобы создавать впечатление существования в стране независимого телевидения, с другой, — потому, что его существование было для властных групп, в общем-то, не опасным.
Казалось, он будет играть роль "Эхо Москвы": успокаивать зрителей своего идеологического направления, не влияя на политические настроения общества.
Однако, несмотря на покровительство Чубайса, сохраняющего влияние и лояльного президенту, канал остается у власти бельмом на глазу.
У этого было несколько причин.
Во-первых, часть влиятельных групп в Кремле не доверяла создателям канала — Ирене и Дмитрию Лесневским, контролировавших 30 % акций и сохранявших за собой управление. Не доверяла как потому, что видела в них людей, связанных с прежней, ельцинской элитой, так и потому, что они неоднократно доказывали свою независимость от кого бы то ни было. В свое время они пошли на конфликт с совладельцем Рен-ТВ — московским правительством, затем — со сменившим его "ЛУКОЙЛом".
Во-вторых, сам факт существования чего-то, не взятого под прямой контроль, раздражал власть. В этом ее коренное отличие от элиты прошлого "царствования": последняя не боялась практически ничего, поощряла "цветение ста цветов", поскольку была уверенна, что в нужный момент всегда сумеет сыграть на противоречиях различных субъектов политического процесса и выйти победителем из любого противостояния с ними. При всей заслуженной ненависти народа это была власть политических мастеров.
Нынешняя элита заметно слабее. Она не верит в свое политическое мастерство, не умеет "купаться в волнах шторма", любое волнение "политического моря" воспринимает как катастрофу, начинает паниковать (как это было и в случае с "Курском", и в случае с антимонетизационными протестами). Потому — хочет только одного: полного политического штиля. Она постоянно мечется между состоянием абсолютной самоуверенности и паникой. Это — элита политического ремесленничества.
В-третьих, она опасалась, что в случае любого форс-мажора Рен-ТВ может оказаться рупором протеста, то есть выполнить роль "Эхо Москвы", но не нынешнего, а образца 20 августа 1991 года.
В четвертых, несмотря на то, что метровые каналы находились под контролем, а Рен вещал на ограниченную аудиторию, сам характер этого контроля был таков, что делал информационное вещание метровых каналов серым и бесцветным. Что автоматически отвращало от них всех, кто хотел слышать с экрана хоть что-либо, отличающееся от постоянных рассказов о пойманных маньяках, катаклизмах, с которыми успешно борется Шойгу и вся партия "Единая Россия" и всемерной заботе правительства и "Единой России" о повышении народного благосостояния. Ведущие каналы в один голос рассказывали, что правительство успешно сдерживает инфляцию на уровне не выше 12 %, а телезритель, придя на ближайший рынок, видел, что цены выросли за год на 30-60 % и что на постоянно "крепнущий российский рубль" удается купить все меньше и меньше товаров. У любого человека возрастала потребность узнать, что же происходит на самом деле и рейтинг информационных и публицистических передач Рен-ТВ начинал расти со скоростью, прямо пропорциональной росту цен.
На самом деле, беспокойство власти было малообоснованным. Ирена Лесневская, хотя и была человеком, мало поддающимся контролю и связанным личными отношениями с семьей бывшего президента, именно в силу своей самостоятельности никогда не была политически привязана к прежнему правлению и его идеологической линии.
Она никогда не была "профессиональным оппозиционером" и никогда не тяготела к участию в политике как таковой. Она была просто телевизионным профессионалом и понимала, что говорить явные глупости с экрана — значит дискредитировать себя и создавать ситуацию, когда тебе перестанут верить.
Только чтобы это понимать, властным группам надо было вообще что-то понимать в политике, а не только расставлять повсюду зависимых от них людей.
Эти группы вместо того, чтобы сотрудничать с каналом и философски воспринимать его нестандартность, стали "ломать руки" и Лесневским, и Чубайсу, чтобы избавиться от собственных фобий, в значительной степени рожденных спектаклями "цветных революций" — антироссийских государственных переворотов в союзных республиках.
Ключевым пунктом в этой атаке стала имитация покушения на Чубайса, после которой он практически сдался.
Конфигурация новых собственников (70 % "Северсталь" и 30 % RTL) первоначально оставляла надежды и на сохранение за Лесневскими руководства каналом (всерьез рассматривался вопрос о возврате им 19 % акций), и на рывок в его развитии. Первоначально Мордашев позволил себе увлечься ролью телевизионного магната и действительно думал о крупных вложениях в канал.
Однако инициаторы сделки, которых Лесневская в одном из интервью определила как "небесную канцелярию", очень быстро объяснили, что ему поручили купить акции у Чубайса вовсе не для того, чтобы становиться российским Берлускони, что на роль последнего определен совсем другой человек. И Мордашев удовлетворился тем, что продал 30 % акций из своих 70 % "Сургутнефтегазу" (которому, и предназначалась главная роль в устройстве будущего Рен-ТВ) за те же 100 миллионов, которые он ранее заплатил за все свои акции. И, вдобавок, получил уверения, что в качестве компенсации Кремль пролоббирует его интересы при реприватизации "Криворожстали". Обещание исполнено не было. Оставалось только гадать, был ли это обман со стороны Кремля, или лоббистский потенциал российской власти на Украине действительно равен нулю?
Следует, ради справедливости, отметить: взявшие Рен-ТВ под контроль бюрократические структуры стремились реализовать первую из описанных моделей — модель НТВ, а не модель уничтожения канала.
Власть стремилась поставить канал под свой контроль и быть уверенной в его лояльности, в том, что легкая фронда никогда не превратиться в прямое противостояние. Ранее один из тех, кого прочили в новые собственники Рен-ТВ, Михаил Юрьев, прошедший за десять лет путь от "демократа-яблочника" до махрового черносотенца, высказал свою позицию: "Сегодня телевидение может быть либо глупым, либо вредным. Так пусть оно будет глупым, но не вредным. А Романова, Федорова и Максимовская — вредны".
Это откровение выявило комплексы элиты: можно быть умным и нелояльным — тогда ты вреден; можно быть лояльным и глупым. Но нельзя быть одновременно и умным, и лояльным.
Однако, для того, чтобы контролировать телевидение, нужны люди, адекватные телевидению. То, что таких людей не хватает — очевидно. Если бы они были, бюрократическим группам вовсе не нужно было бы захватывать НТВ и громить ТВ-6 и ТВС. Имея ОРТ, РТР и Культуру, можно было бы сделать их вещание таким, чтобы они оказались интереснее и привлекательнее НТВ. Чтобы зритель сам, сравнивая их с НТВ, кривился от надоедливого либерального официоза, как когда-то еще советский зритель кривился от официоза "Времени" и переключался на "Вести" или ждал выпуска "Взгляда".
Таких профессионалов у бюрократии не было. И, захватив все федеральные каналы, она смогла лишь сделать их новостные выпуски глупыми, лишь бы они не были "вредными".
При этом, если профессионализма "контролеров", поставленных на федеральные каналы, хватило чтобы, сделав их глупыми и скучными, сохранить внешнее подобие респектабельности, для Рен-ТВ и таких специалистов не нашлось.
На канал были посланы люди, просто ничего не понимающие в телевидении. От "Сургутнефтегаза" канал возглавил Александр Орджоникидзе, заведовавший продажами на НТВ+, от RTL — Ральф Сибеналер. Похоже, единственным, кто подозревал о непрофессионализме этих назначенцев, был глава "Северестали" Алексей Мордашев. Некоторое время он судорожно искал профессионала, чтобы уберечь телеканал от слишком явных глупостей. Однако работать в такой специфической команде никто не захотел, и Мордашев, которому сказали, что канал достался ему не для того, чтобы им управлять, решил махнуть на все рукой.
Первый из назначенцев, Орджоникидзе, будучи выходцем из старой номенклатурной семьи и выпускником МГИМО, принес на канал всю спесь, возникающую при неудачном сочетании этих начал. Заняв кабинет Лесневской 14 октября, он умудрился за все предконфликтное время не встретиться почти ни с кем из сотрудников. Руководители служб, привыкшие оперативно решать с руководством рабочие вопросы, просто не допускались в его кабинет. Им предлагалось ждать вызова, но их так и не вызывали.
Сибеналер, который, как оказалось, ни слова не понимал по-русски, произвел на журналистов неотразимое впечатление, удивившись, зачем в сетку вещания в Новогоднюю ночь ставятся развлекательные программы. Он заявил, что они не дадут нужного рейтинга, поскольку зрители уже уснут. Когда журналисты попытались объяснить, что без десяти двенадцать по всем каналам транслируется выступление Президента России, генеральный директор российского телеканала страшно удивился, что россияне (экая незадача!), в отличие от Люксембурга, вовсе не ложатся спать в восемь часов вечера в новогоднюю ночь. То, что они не ложатся в такое время и в другие дни — для него, похоже, так и осталось тайной. "А у нас в Люксембурге все в восемь часов ложатся!", — радостно поделился он, и очевидно, остался уверен в неоспоримом превосходстве люксембуржцев над погрязшими в варварстве русскими.
Помещение компании стали стремительно заполнять странные люди явно не телевизионного вида, с крутыми плечами, короткой стрижкой, квадратными лицами и военной выправкой. Если генеральный директор ввел в телевизионный обиход выражение: "У нас в Люксембурге", новые сотрудники дополнили его другим: "А у нас на буровой". "Наша буровая" — стало их ласковым наименованием телеканала. Остается, правда гадать, какое именно бурение они при этом имели в виду — нефтяное или пресловутое "глубокое".
На работу на не существовавшие ранее и не имеющие отношения к телевидению должности были стремительно приняты более сотни человек, звонки всех сотрудников стали записываться, электронная почта — просматриваться.
За два месяца со счетов кампании, по слухам, стремительно исчезли примерно 2 миллиона долларов, оставленные при уходе Лесневской. При этом был введен лимит на использование в туалетах мыла и туалетной бумаги. Правда, новое руководство, после начала конфликта с Ольгой Романовой, необыкновенно быстро от своего имени заявило о выплате тринадцатой зарплаты, о чем Лесневская объявила еще весной.
Поскольку новых проектов, которыми ранее занимался Дмитрий Лесневский, осуществлено не было, рейтинги канала поползли вниз.
Когда кому-либо удавалось поймать Орджоникидзе и обратиться к нему с любым рабочим вопросом, следовал ответ: "А это не ко мне! Это к акционерам!".
Не очень хорошо понимая, что именно надо делать, и не ориентируясь в законах телевизионного жанра, Орджоникидзе то выдавал службе информации указание делать передачи "либеральными", то распекал ее за излишнюю "либеральность".
Ситуация взорвалась тогда, когда в эфире вечерних новостей оказались два сюжета. Один касался недавнего происшествия с сыном министра обороны Сергея Иванова, другой — сюжета об очередном творении Зураба Церетели — хрустальной церкви в центре Москвы. Орджоникидзе решил убрать оба: первый, поскольку думал, что ограждает Иванова от неприятностей, второй — потому, что Церетели был другом его семьи.
Первый сюжет был снят, второй прошел в эфир. Именно это привело к кризису в отношениях с Романовой, когда для выяснения отношений с ней из частного охранного агентства были вызваны боевики в масках. В результате все обернулось публичным скандалом, в ходе которого всплыла и ситуация со снятием сюжета о сыне Иванова. Получилось, что, неумело стремясь оказать услугу последнему, Орджоникидзе поставил его в центр скандала.
Руководитель службы информации Елена Федорова тоже навлекла на себя его гнев. Она попала в безвыходную ситуацию — как руководитель службы должна была защищать своего сотрудника, но тем самым обрекала и себя на изгнание с канала.
Мало того, что Орджоникидзе оказался неспособен руководить такой сложной специфической структурой, как телеканал, оказалось, что он не смог по человечески урегулировать возникшее напряжение с Романовой и Федоровой. Что странно, если учесть его обучение в МГИМО и грузинские корни. Уж кто-кто, а дипломат по образованию должен был бы уметь решать такие конфликты. Тем более, если он к тому же еще и грузин. Представляясь кризисным менеджером, он стал человеком, не ликвидирующим кризис, а кризис создающим.
Перед кабинетом Федоровой еще до ее увольнения был посажен престарелый вахтер, возведенный в ранг ее нового начальника, который у каждого входящего интересовался "целью его прибытия" (как это принято на КПП в армии), узнав, что это сотрудник, пришедший к руководителю службы информации с рабочим вопросом — просто прогонял его.
Вместо "мягкого" установления контроля, захват обернулся нашествием идиотов, разгоняющих всех подряд.
По некоторым данным, даже в инициировавших перемены властных группах стало нарастать раздраженное недоумение: "Кто вообще такой этот Орджоникидзе? Что он там творит?". Ориентировались же на незаметное взятие канала под контроль, а не на вакханалию, когда скандал на Рен-ТВ стала одной из горячих тем для газет.
Естественно, одной из первых стала распадаться служба информации. На канале установилась лагерная атмосфера. Когда сотрудники службы информации пытались обратиться к акционерам с просьбой урегулировать ситуацию, обращение не решилась подписать даже Марианна Максимовская, заявившая, что после истории с НТВ, она ни на какой протест больше не способна.
Во всей этой истории интересен даже не сам факт захвата телеканала: в сегодняшней России это уже не вызывает удивления. Интересно, что:
1. Власти этот захват объективно был не нужен. Она пошла на него по инерции, не желая смириться, что есть что-то, ей напрямую не подконтрольное.
2. Речь идет не о возврате обществу или государству незаконно приватизированной собственности. Рен-ТВ никогда не был, в отличие от нефтяных вышек и заводов, в общенародной собственности. Это достаточно редкий случай, когда бизнес был создан с нуля его владельцами. Начальный капитал кампании образовали деньги, полученные Лесневской за продажу собственной квартиры.
3. Решив захватить Рен-ТВ, власть вовсе не планировала его разгром. Но действительность такова, что нынешняя власть, вне зависимости от своих намерений, ломает и разваливает все, за что она берется.
Известная бюрократическая группа хотела получить в свои руки контроль над неплохим каналом. И хотела, чтобы он существовал, но под ее контролем. Но Рен-ТВ, в отличие от НТВ, больше не будет. Даже в цензурируемом виде.
Конечно, вполне возможно, что новости на Рен-ТВ останутся и дальше. Но в этих условиях они, во-первых, вряд ли смогут быть обеспечены качественным журналистским составом, во-вторых, неизбежно окажутся выстроены под линейку ведущих телеканалов: официоз и лояльность. Но в таком качестве зачем и кому они будут нужны? Зачем смотреть новости на дециметровом канале с ограниченным приемом, если такие же и более профессиональные можно увидеть на ОРТ и РТР?
Рен-ТВ уходит. А ведь все начиналось с хорошей, мужественной и честной идеи — сделать качественное телевидение. Не для тех, кто "выбирает пепси", а для тех, кто сохранил способность думать.
